И пусть сегодня редко кто готов отправиться пешком за сотню километров, чтобы избавиться от страха перед грозой, путешествие, тем не менее, остается центральным мотивом многих мирских идей. Наши поездки играют важную роль в закреплении важных внутренних сдвигов. Пока мы можем называть их ценимыми, а не святыми, будут оставаться места, способные спасти поврежденные части наших тел благодаря уединенности, спокойствию, тишине, красоте или культурному богатству.

К сожалению, мы лишены надежного метода поиска этих редких и целительных мест. В этом опять, как столь часто случается в секулярном мире, когда дело касается наших эмоциональных потребностей, нам недостает структуры, которую ранее предлагала религия. Туристические агенты полагают себя ответственными только за организационные проблемы – подбор маршрута с минимальным временем ожидания между рейсами, скидки на авиабилеты и стоимость проживания в отелях – и практически не помогают клиентам отыскать дорогу к тем местам, которые принесут ощутимую пользу их внутреннему миру. Нам нужны туристические агенты, тонко чувствующие психологическое состояние клиента, которые смогут почувствовать, чего нам не хватает, и направить нас в те далекие – или не очень – края, способные нас излечить, агенты, которые отправят нас в путешествия, связанные с укреплением тех качеств, которые мы ценим, но не можем обрести в достаточной мере дома.

Мы все больше страдаем от недостатка храмов. Прибыв в пункт назначения, мы редко знаем, что нам теперь делать. Бродим по кругу в поисках точки опоры. Жаждем чего-то важного, хотим найти место, куда можем пойти, чтобы прикоснуться к сущности genius loki, но в отсутствие выбора, как правило, заканчиваем унылым осмотром музея, стыдясь за свое неодолимое желание вернуться в отель и улечься в кровать.

Психотерапевтическое туристическое агентство излечит душевные расстройства с помощью тех уголков нашей планеты, которые в наибольшей степени для этого подходят.

Насколько больший терапевтический эффект приобретали бы наши путешествия, если бы они включали в себя посещение местного мирского святилища или храма, архитектурного творения, призванного определить и усилить те достоинства, что связаны с этим местом. Внутри мы могли бы оставить восковые изображения наших забот и инфантильности, пытаясь таким образом зафиксировать цель нашего путешествия, а снаружи, в ряду маленьких лавчонок, нам продали бы вдохновляющие символы трансформирующей мощи места, в которое мы прибыли издалека.

Один из таких храмов может быть посвящен энергии мегаполиса, другой – очищающему спокойствию пустынной тундры, третий – яркости тропического солнца. Эти храмы могли бы стать домами для избегающих нас в любом другом месте genii locorum и сообща научить нас использовать путешествие как средство излечения, а не источник развлечений и релаксации.

4

Нет необходимости перечислять все трудности, преодоление которых могло бы взять на себя новое поколение храмов. Они могут быть самыми разными, отвечая потребностям наших душ.

Речь лишь о том, что мы должны возрождать и продолжать традиции религиозной архитектуры, проектируя мирские храмы таким образом, чтобы продвигать важные идеи и абстрактные темы, обходясь без святилищ с бестелесными божествами.

В той же степени, что и церковные шпили в небесах над средневековыми городами, эти храмы должны напоминать нам о надеждах. Они могут разниться по стилю, размерам и формам, это могут быть и хижины, и ангары, их можно изготавливать из переработанных покрышек или слитков золота, они могут выпирать из стен офисных зданий или располагаться в освещенных гротах под нашими улицами, но все эти храмы должно объединять древнее устремление культовой архитектуры: на время помещать нас в тщательно структурированное трехмерное пространство, чтобы обучать наши души и восстанавливать их спокойствие.

1

Когда в конце восемнадцатого столетия атеисты и скептики начали нападать на религию, прежде всего это происходило через книги. В печатных изданиях задавались вопросом, действительно ли мертвец может откатить могильный камень и без посторонней помощи воспарить в верхние слои атмосферы, может ли юная девственница забеременеть от Святого Духа, выигрывались ли битвы благодаря вмешательству ангелов, излечивалась ли боль в ухе прикосновением к берцовой кости святого мученика (святой Корнелий). И стремились завершить свои доводы выражением надежды, что придет день, когда человечество сумеет заменить суеверия основанными на здравомыслии идеями, восхищаться достижениями науки, философии, литературы и поэзии.

Хотя эти скептики показали себя ехидными и занимательными критиками веры, им не удалось осознать фундаментальной разницы между ними и их врагами: последние не полагались только на публикацию книг для обеспечения своего воздействия на человечество. Они использовали институты, организовывали огромное количество людей на общие действия по всему миру, привлекая для этого произведения искусства, здания, школы, униформы, лозунги, ритуалы, монументы и календари.

Излагая такие идеи в книгах, тираж которых ограничивался несколькими сотнями экземпляров, в лучшем случае тысячами, авторы едва ли рассчитывали на многое, учитывая ограниченность своей аудитории по сравнению с масштабом влияния и охватом, который имели институты в разработке и продвижении своих идей и норм поведения. В «Республике» Платон трогательно описывает границы (он знал это по собственному опыту), в которых вынужден находиться одинокий мудрец, отмечая, что мир не будет устроен правильно, пока философы не станут царями или цари – философами. Другими словами, одних книг недостаточно, если хочешь изменить мир. Мыслители должны учиться овладевать мощью институтов для продвижения своих идей, чтобы дать им шанс широкого распространения в мире.

Однако мирские мыслители, к сожалению, долго относились к институтам с подозрением, у истоков которого лежит романтический взгляд на мир, влиявший на культурную жизнь с девятнадцатого века. Романтизм научил нас насмехаться над громоздкостью и узостью кругозора институтов, над их склонностью к деградации и терпимостью к посредственностям. Идеалом философа был свободный дух, находящийся вне рамок любой системы, презирающий деньги, далекий от обыденности, гордящийся неспособностью прочитать балансовую ведомость.

Если даже сегодня внутренняя жизнь людей находится под большим влиянием библейских пророков, чем мирских философов, причина по большей части в том, что последние сознательно не желают создавать институциональные структуры, через которые их идеи, касающиеся души, можно успешно донести до более широкой аудитории. Те, кому есть что сказать алчущей душе, обычно не располагают необходимой аудиторией, не имеют стабильной работы и возможностей распространять свои мысли с помощью средств массовой информации. И пока такие беспечные индивидуумы-практики заняты, можно сказать, надомным производством, организованные религии внедряются в наше сознание со всей мощью и изощренностью, которыми располагает институциональная система.