Честно говоря, я и засыпать стал совсем по-другому. Раньше я часто не мог заснуть, даже если очень устал за день. Раньше, сидя на диване или за столом, я клевал носом, у меня слипались глаза, но едва я ложился в постель, как сон от меня уходил. На Боавишта я никогда не испытывал проблем со сном, иногда я был похож на куклу, у которой, едва ее положишь, глаза закрываются сами собой.

Вначале моим лекарством было простое стремление наладить свою жизнь, хотя мне и было понятно, что впоследствии это лечение окажется малоэффективным. Но в первый момент устоявшийся распорядок дня с неспешными походами к морю, когда я мог прислушаться к своим неторопливым шагам, помогал мне избавляться от легких приступов тревоги. Они теперь быстро исчезали. Я научился по-разному относиться к событиям своей жизни, потому что каждое из них имело свое собственное значение. Я стал более внимательным. Я радовался, когда у меня появлялось время подумать, прислушаться к себе, приглядеться к жизни. Раньше я был готов на все что угодно, лишь бы отвлечься от своих мыслей, не думать о своей жизни. Теперь же я старался поступать ровно наоборот. При первой возможности я уходил в себя, мне было приятно находиться в обществе с собственными мыслями и искать ответы на свои же вопросы. Я нашел в себе постоянного спутника и задушевного собеседника.

Большую пользу приносили мне чтение книг и попытки заняться литературным творчеством. Книги достались мне от Федерико. Иногда на страницах мне попадались подчеркнутые им фразы, и я вчитывался в них, словно это были его слова, обращенные ко мне. Первую подчеркнутую Федерико фразу я выучил наизусть: «Только отправляясь на поиски невозможного, человек может добиться возможного. Те, кто мудро ограничивал свои цели и усилия тем, что казалось им возможным, не сумели продвинуться вперед ни на шаг». Эти слова принадлежали Бакунину.

Мне нравилось оставаться одному, прислушиваться к тишине. Молчание стало для меня одним из самых чудесных и таинственных открытий того времени, так что и сегодня я не могу без него обойтись. Проводить время в безмолвии становилось привычкой в моей новой жизни. Только безмолвие, созерцание и непосредственное общение с природой помогли мне разглядеть потаенную часть самого себя. Ту, которая теперь стала моим собеседником. Это чарующая мелодия его голоса привела меня в мир сокровенного смысла. Он даже открыл мне, что я могу парить в глубокой тишине и с легкостью переноситься в пространстве, отдаваясь во власть таинственной силы, которую я только-только стал различать во всех творениях природы.

Каждый день ранним утром или ночью, когда все звуки умолкают, тишина становилась пленительным зовом, открывала бесконечные грани жизни. Тишина стала мне наградой. Тишина перестала быть отсутствием звуков, а наполнилась множеством переживаний. Текли дни, сменялись рассветы и закаты; они казались одинаковыми, но каждый раз приносили новые ощущения. Мне было хорошо. Хорошо в глубине души. Я вспоминал Федерико и все время ощущал его рядом с собой. Софи отдала мне его майки и шорты. Теперь я ощущал его и своей кожей.

Раньше я жил в страхе. Я боялся, потому был незрячим. Я был похож на ребенка, который ощупью пробирается по темной комнате. Теперь все стало намного яснее: был свет, была любовь. Я понял, что обратная сторона любви — это вовсе не ненависть. Ненависть — это отсутствие любви, так же как темнота — это отсутствие света. Антиподом любви является страх. Впервые в жизни я не испытывал страха, вернее, я научился жить так, чтобы больше не подчиняться страху. С той минуты, как я стал понимать, в чем причина моей тоски и моей тревоги, они начали терять власть надо мной. Когда-то мне казалось, что я не сумею добиться ничего значительного в своей жизни. Сейчас собственные возможности казались мне безграничными. Моя жизнь стала беспредельной. Моя семья больше не состояла только из моих родственников, теперь к ней принадлежал каждый человек, которого я повстречал в своей жизни, как Сади, например. Вместе с ними мне удавалось стать лучше, чем я был. Как мне об этом и говорил Федерико.

Однажды вечером в те дни я сделал запись: «Здесь подлинно черные ночи, не такие, как в городе. Все погрузилось в безмолвие ночи, слышны только неясные шорохи. Я сижу дома, дверь на улицу открыта. Кругом так тихо, что я слышу шум прибоя. Все, к чему я прикасаюсь, издает непривычно громкий шум. Чашки, чайная ложка, стаканы. Вдали слышен лай собаки и непрерывное стрекотание сверчков, которые окрашивают ночь в романтические тона. Куда я ни посмотрю, я вижу вещи, которые радуют мой глаз. Я окружен красотой. Рассеянный свет от настольной лампы под абажуром, стоящей в глубине комнаты, белые занавески слегка колышутся от дуновения ветра, деревянный стол, пламя свечи, стеклянный графин с водой и капельки влаги, стекающие по его запотевшим бокам… Несколько минут назад я выходил наружу. Небо было звездным. Свет звезд казался дрожащим. В детстве мой дедушка сказал мне, что по ночам Бог растягивает покрывало между землей и солнцем, чтобы люди могли спать, а звезды — это солнечный свет, который пробивается сквозь маленькие дырочки в покрывале. С тех пор ни разу не случалось, чтобы я, глядя на ночное небо, не вспомнил об этом. И всегда я находил на небе звезду, которая двигалась и мерцала.

У меня спокойно на сердце. Жизнь ласково проникает в каждую клеточку моего тела. Она воспламенила меня. Темными ночами меня часто посещают светлые мысли. Слова благодарности вырываются из моей груди и летят на поиски Федерико».

Я отложил ручку, закрыл тетрадь и вышел на улицу. Я увидел, что Софи сидит на веранде. Из окна за ее спиной лился наружу неяркий свет. Зрелище напоминало картину кисти Караваджо. Я подошел ближе. Мы взглянули в глаза друг другу, и Софи слабо мне улыбнулась. Я заметил слезу на ее щеке. Это была первая слеза, которую я увидел с тех пор, как мы познакомились. Я сел рядом с Софи, спросил:

— Тебе плохо? В чем дело?

— Ничего страшного, — ответила она, — просто я задумалась.

— Я могу побыть с тобой или ты хочешь остаться одна?

— Нет, я буду рада, если ты останешься.

— О чем ты думала, о Федерико?

— И о нем тоже. Я думала понемногу обо всем, и вдруг расплакалась. Я думала и о Федерико, о том, что значила для меня встреча с ним, о том, что он оставил мне существо, которое растет во мне, о том, что я скажу своему ребенку, когда он спросит меня об отце. Я думаю также о том, что моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, не познакомься я с Федерико. Ты знаешь, сколько нового он принес в мою жизнь, о скольких вещах я переменила свое мнение? Помнишь, я сказала тебе, что не хотела фотографироваться на фоне Эйфелевой башни, а потом эта фотография стала моей любимой? Было много всего, что казалось мне ненужным или не нравилось, но он научил меня ценить это, понимать и даже любить…

— То же самое он говорил и про тебя. Он часто говорил, что ты многому научила его, и вот теперь ты думаешь то же самое, вспоминая его.

— Что я могу сказать… я знаю только, что он недолго был рядом со мной, но зато в корне изменил мою жизнь. И знаешь, что самое странное? Он сделал ее намного богаче.