— Ирина, не оставляй меня! — в страхе закричал мужчина, почувствовав движение.

— Кто ж тебя, дурака, оставит! — она вынырнула откуда-то сбоку и передала Сергею в окно посиневшего от крика Васеньку, а потом повернулась к мужу и подхватила его подмышки, крича: — Сам тоже подтягивайся, паразит, хватит хныкать!

Мужчина завопил от боли, но руками вцепился в раму и напрягся. Сергей стиснул его запястья и, собрав силы, буквально выдернул из окна обмякшее тело. Женщина скакнула следом за мужем головой вперед и, перекувырнувшись в воздухе, благополучно приземлилась. Автобус, от которого она при этом оттолкнулась ногами, сильно качнулся, потом со скрежетом задрал кверху задние колеса и рухнул в пропасть.

У Сергея подкосились ноги, он сел — буквально упал — прямо там же, где стоял, и закрыл глаза, пытаясь унять дрожь во всем теле. Мужчина лежал неподвижно — кости его ног были раздроблены, и от боли он потерял сознание. Паренек, лежа у скалы в том же положении, в каком его оставил Сергей, продолжал стонать и звать маму. К счастью младенец, уставший от крика, ненадолго замолчал. Женщина погладила мужа по щеке и прислушалась к его дыханию.

— Жив, вроде. Прокоп, ты меня слышишь?

— У него болевой шок — защитная реакция организма, — слабым голосом пояснил ей Сергей. — Пусть лучше пока побудет без сознания.

— А вы доктор? — женщина быстро повернула к нему исцарапанное осколками лицо.

— Я ученый — микробиолог.

— Да? А что вы делаете?

— Я изучаю микробов. Вы возьмите ребенка, что же он лежит на земле. А то я сам не могу, у меня что-то голова кружится.

Она подняла младенца и, прижав его к груди, покачала. Внезапно взгляд ее упал на мертвое тело матери подростка.

— Лиза, господи, боже мой! Что… что с ней?

— Она умерла. Не кричите, испугаете малыша.

Все также покачивая ребенка, женщина какое-то время в оцепенении смотрела на погибшую, потом опустилась на землю рядом с мужем и Сергеем.

— Лиза из Москвы, мы с ней четвертый год в этом санатории отдыхаем, — неестественно спокойным голосом сказала она, в оцепенении глядя прямо перед собой, — раньше мы дружили, она мне все про себя рассказывала, а потом надулась — я, видите ли, всем передаю, что она мне говорит. А что я такого кому передавала? Мне-то все равно, мне есть, с кем общаться. С Щербиниными вот в этом году сдружились — они наши земляки. Из наших мест вообще много народу в этот санаторий ездит. А ничего, что Прокоп все в обмороке?

— Так даже лучше — он не чувствует боли.

— А, тогда ладно. А Юрка-то все стонет, что с ним? Я не могу подойти, я крови боюсь, а он весь в крови, — ее вдруг начала колотить дрожь.

— Это не его кровь — матери. Ничего, он придет в себя, — у Сергея все сильней болела голова, он лег на спину и закрыл глаза, а женщина, как в забытье, покачивала уснувшего младенца и возбужденно говорила, перескакивая с темы на тему:

— Молодой вы больно для ученого. Я все думаю, зачем нужны академики, если они заранее ничего сказать не могут? Кто ведь мог знать, что так получится — поехали на экскурсию. Щербинины, вот, погибли — разом и Андрей, и Зинка. Там, где они сидели, все в лепешку было. Как же так-то? Только что мы с ними бутерброды ели, и Зинка еще сказала, что колбаса несвежая. Хорошо еще, что мы с вами сейчас двое тут, а то я бы вообще сошла с ума. Ужас какой, меня всю аж колотит, а вас не колотит? Ваську теперь в детский дом, наверное, отправят. Я даже думаю, что, может, не надо было его вытаскивать — пусть бы уж они все вместе. Я видела, в каких условиях дети живут в детских домах, это ужас! Отправят его в детдом, как вы думаете?

Зубы ее мелко стучали, и странное оживление, звучавшее в голосе, явно указывало на то, что женщина не в себе. Нужно было поддерживать разговор, иначе она могла выкинуть что-либо непредсказуемое, и Сергей ответил, как можно спокойнее:

— Почему же, необязательно в детдом, у них, может, родственники есть.

— У Зинки сестра в Воронеже. Семейная, правда, и дети есть, но она, может, Ваську и возьмет — они всегда душа в душу жили. А вот Юрка у Лизы один остался.

— Ну, так он уже большой мальчик.

— Какой большой! Моему Алешке тоже четырнадцать, как и ему. Остался бы сегодня сиротой — мы с Прокопом ведь тоже могли бы погибнуть, если б сидели с другой стороны. И вы нас, хорошо, вовремя вытащили. Все случай — как я подумаю, что… Как в жизни получается, да? А вот у Юрки теперь никого. У вас нет закурить?

— Я не курю. А что, у него разве нет отца?

— Отец-то есть, без отцов дети не родятся. Только где он? Лиза была мать-одиночка, она Юрку в пятнадцать лет родила. Дружила с курсан-тиком одним, а родители поощряли и одних их оставляли — думали, что порядочный, и если что, то женится, потому что квартира у них московская и все такое. После войны-то родители на что угодно были готовы, чтоб девок замуж выдать. А он, когда окончил, покрутил хвостом, плюнул на Москву и уехал к себе на родину в Таллинн — там ему родственники эстонку нашли. Родители, правда, потом Лизу никогда ребенком не попрекали — чувствовали, видно, что и их вина в этом деле есть. Тем более, чего попрекать, если они не нуждались — отец у них очень хорошо зарабатывал. Только в шестидесятом он под поезд попал, и тогда вот Лиза на вредную работу с химией устроилась, чтобы семью поддержать — у нее ведь еще и сестренка младшая. На производстве им из-за этого постоянно сюда путевки и дают — из-за вредности. Юрку она тоже всегда с собой привозит. Другие в отпуске погулять любят, а она — ни-ни! — все с ребенком. Теперь не знаю, как у них чего будет — Лиза ведь одна и сестру, и сына тянула. И за матерью еще ухаживала — мать у них три года раком болела, этой зимой только умерла. Сестренке восемнадцать, она учится на первом курсе, а Юрка очень к матери привязан был, слышите — все маму зовет. Закурить у вас не найдется? Я в автобусе, жалко, сигареты оставила.

Столь искреннее сожаление о забытых в автобусе сигаретах показывало, что у женщины после перенесенного кошмара действительно не все в порядке с головой. Ладно, пусть побольше говорит — на любую тему, лишь бы только чего-нибудь не сотворила. Надо продолжать разговор, но нет сил.

— Я не курю, я же вам сказал, — Сергей потер лоб, потому что туман опять начал наваливаться, и в висках пульсировала боль.

— Да-да. А вы тоже бледный, голову ушибли?

— Есть немного. Ладно, ничего страшного.

— Спасибо вам, если б не вы… Не знаю, как вас… — она вдруг чисто по-женски всхлипнула и зарыдала в голос.

Только истерик ее сейчас им не хватало! Превозмогая боль, он попробовал пошутить:

— Ерунда, не стоит благодарности за такие малости. А вы молодец — смелая, прыгаете прекрасно, и мужем командуете тоже неплохо. Только не плачьте, ладно?

Женщина взяла себя в руки, вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться:

— В молодости была гимнасткой. А что командую, так это по жизни — такая уж у меня работа. Я ведь магазином заведую, а Прокоп у меня продавцом. Так что за день приходится попрыгать и покомандовать — будь здоров! Ладно, что мы будем делать? Тащить мы их всех на себе не сможем. Давайте, покричим — услышит, может, кто.