Елена видела, как светлеют глаза Бекетова, словно умоляют продолжить рассказ. Он нуждался в ней, она утоляла его печали, вдохновляла в минуту усталости и неверия.

– А потом, ты помнишь, мы поехали за Волхов, в зеленые холмы, где стоит божественный храм Спас Нередица. Такого изящества, простоты и гармонии трудно сыскать. Храм казался то нежно-розовым, то прозрачно-голубым, то девственно-белым. Внутри на стенах кое-где сохранились фрески. Мы вошли в этот храм, и мне показалось, что время исчезло, нет ни прошлого, ни будущего, а есть безвременная вечность, как в раю. Храм был как челн, который взлетает в небо и возвращается на землю. Уносит в небо молитвы, а приносит на землю благодать. Святые, пророки и праведники на фресках казались экипажем этого космического корабля. Мы с тобой совершили путешествие на небеса, в райский Космос, и вернулись обратно, принеся на землю Фаворский свет. Тот самый свет, который, как ты говорил, разлит во всей русской истории.

Он кивал, улыбался, протянул к ней руку, желая коснуться ее руки. Испугался, отвел руку, провел по своему широкому лбу, словно стирал тусклое время, отделявшее их от тех благословенных дней.

– А потом ты захотел показать мне могилу Вельямира Хлебникова, златоуста и певца Русского Будущего. Мы поехали в глухую деревушку, среди непаханых нив, нищих сел, разбитых дорог. И на сельском кладбище увидели рухнувшую деревянную церковь, черную, сгнившую, без глав, с покосившимся коробом. Ты сказал, что это корабль, на котором Хлебников совершил свое последнее странствие, в то будущее, которого нет на земле, а только на небе. Мы нашли его могилу среди старых крестов. Могила была под одинокой, очень прямой сосной, стремящейся ввысь. Маленький памятник работы Вячеслава Клыкова напоминал купель, в которой лежал нежный отрок в короне. «Космический мальчик», – сказал ты. А я сказала: «Маленький принц». Мне было так больно, так чудесно у могилы волшебника и мечтателя, выкликавшего Русское Будущее, верящего в Русское Чудо. Этим чудом оказался короб истлевшего корабля, одинокое дерево, крохотный памятник на безвестном кладбище. Ты поцеловал памятник, поцеловал ствол сосны и прочитал стих Хлебникова: «Русь, ты вся поцелуй на морозе. Синеют ночные дорози».

– Да, да, все это было! – воскликнул Бекетов. – Наши жизни проживаем в предчувствие Русского Чуда, в ожидании Русской Победы. Мы умираем, не дождавшись победы, передаем это ожидание сыновьям и внукам, чтобы и они уповали на Чудо. Наше великое чаяние Русской Победы через все поражения, все беды и сокрушения.

Елена видела, как преобразилось его лицо. Она всегда пугалась этих мгновенных преображений и восхищалась ими. Исчезли тени печали, разгладились горькие складки. Глаза округлились, стали наивными и восторженными, как у ребенка. Седина стала казаться свечением, окружавшим голову. А голос таинственно зазвенел, заволновался, как у проповедника.

– Наша Русская Победа, наша сокровенная мечта о благодатном царстве. О наших священных пространствах между тремя океанами, которые вновь сойдутся, чтобы никогда не распасться. О симфонии народов, культур, божественных промыслов, которые соединят род людской в цветущую семью, где каждый – творец, герой, духовидец. Где государство, царь или вождь – рачительный и искусный садовник, взращивающий Райский сад. Где нет вражды, насилия, порока, а только восхитительное творчество, лучистая любовь, всеединый порыв, преодолевающий смерть. Смерть человека и реки, цветка и звезды небесной…

У Елены кружилась голова, словно эти слова, тягучие, как мед, благоуханные, как смола, туманили окружающий мир. И открывалась бесконечная даль, бездонная лазурь, в которой было невозможно дышать, но которая влекла в свою необъятную глубину.

– Мы ведь верим с тобой – Русская Победа грядет. Верим – появится Русский лидер, который сквозь дым и мрак, сквозь всю непроглядную мглу узреет Звезду Победы. Этот лидер живет среди нас. Надо вглядеться в его лицо, окруженное дивным свечением. Надо пристально посмотреть ему на грудь, где мерцает бриллиантовая звезда. Лидер Победы живет среди нас.

– Кто он? – спросила Елена. – Градобоев?

– Не знаю. Может быть, он. А может, отрок из города двух цариц, который идет сейчас по заснеженной улочке, в оконцах мигают огоньки новогодних елок, у него под ногами поскрипывает снег, а над головой чуть заметное золотое свечение.

Она слушала его с упоением, как прежде. Подпадая под волшебное воздействие его слов, смысл которых исчезал, превращался в блаженство. Она не могла противиться его чарам, любила его, хотела, чтобы речи его не кончались и они летели в таинственную лазурь, обнявшись. Чтобы благоухали смолой те красные сосняки и на губах не таял мед его поцелуев.

– У Русской Победы есть тайна. Пасхальная тайна русской истории. Тайна в том, что Русская Победа, несмотря на всю тьму и кромешность, невзирая на русский мор и несчастья, на пепелища городов и виселицы в деревнях, на танки с крестами под Волоколамском и Истрой, несмотря на обманщиков в Кремле и преступников в судах и церквях, – Русская Победа уже одержана. Она уже сияет из будущего, как чудесный бриллиант. Эта дивная Победа не является плодом наших усилий и подвигов, а наши усилия и подвиги являются плодами этой одержанной Русской Победы. Она, как вселенский магнит, притягивает к себе все линии русской истории. И все, что мы ни делаем, все наши помыслы, ухищрения, наши неудачи, провалы, наши негодные средства и злые свершения, – все освящено уже случившейся, уже одержанной, уже воссиявшей Русской Победой.

– Ты считаешь, что все деяния, даже злые, даже преступные, совершенные во имя Победы, оправданны?

– Не знаю. Мне кажется, когда Сталин стоял на мавзолее, принимая Парад Победы, и к его ногам падали штандарты разгромленных фашистских дивизий, на его лице не было торжества, а глубокая тишина. Вся кровь, все насилие, вся непомерная жестокость были оправданы священной Победой. Это она, лучезарная и священная, потребовала столько жертв и мучений, превратила русский народ в народ-мученик, а значит, в народ-победитель.

Она соглашалась с ним, не разумом, а своим любящим сердцем, в котором исчезла обида, попранная гордыня. Она верила, что их разлука была вынужденной и недолгой и он, покинув ее, продолжал служить все той же ослепительной мечте. Странствовал, сражался, терпел лишения и наконец вернулся. И она приняла его, такого знакомого и любимого.

Они вышли из кафе, когда стемнело, и в метели неслись огни, пылали витрины, туманились алые и золотые рекламы. Елена не хотела, чтобы он уходил. Ее лицо горело в метели, а в глазах таял снег и блуждали таинственные видения, навеянные его чарами.

– Отпусти свою машину. Я подвезу тебя к дому, – сказала она.

Они катили по Садовой, окруженные блеском и белым сверканием. То часы с золотыми стрелками. То фасад со старинными рыцарями. То красные, летящие из метели шары. То огненные кубы, полные пламени. Елена вела машину, улыбалась, слушая фантастическую музыку города. Заливался и гремел черный рояль. Сияли оглушительные медные трубы. Пели виолончели и скрипки. Звенели валторны и флейты. Бекетов был дирижер этого волшебного оркестра, который играл его музыку. Крымский мост казался огромной, прилетевшей с неба арфой с серебряными струнами.