— Нет, такая возможность мне не предоставилась. В любом случае открыть такой ящик было бы очень сложно — они были плотно запечатаны и, не считая первого и четвертого трюмов, полностью покрыты тюками с хлопком.

— Ясно. Выходит так, что, когда вы заявляете о том, что вам было известно о содержимом ящиков, вы на самом деле говорите, что читали грузовую декларацию, из которой следовало, что в них находятся авиационные двигатели? — Пэтч кивнул. — Показывал ли вам капитан Таггарт декларацию, прежде чем вы осуществили осмотр трюмов?

— Прежде чем осматривать трюмы, я ознакомился с декларацией.

Холланд пронзил его холодным взглядом.

— Я ставил вопрос иначе. Показывал ли вам капитан Таггарт декларацию, прежде чем вы осуществили осмотр трюмов? — повторил он.

— Нет, — немного помявшись, ответил Пэтч.

— Вы видели капитана Таггарта в тот день?

— Да.

— Вы попросили его предоставить вам декларацию?

— Нет.

— Почему? Ведь если вы намеревались осмотреть трюмы…

— Капитану Таггарту нездоровилось, сэр.

Холланд заколебался. Затем он слегка пожал плечами и снова вернулся к «Мэри Дир». Последовало почти полчаса технических деталей — размеры судна, его конструкция, дата спуска на воду, ремонты, переоборудование, технические характеристики и особенности истории.

Корабль был построен в Клайде в тысяча девятьсот десятом году для транспортировки грузов через Атлантику. Об истории судна Пэтч узнал из какой-то старой записной книжки, которую нашел на борту. Он даже выяснил происхождение его названия. Пароход был назван именем какого-то давно умершего председателя, второе имя которого было Дир, в честь его жены, которую звали Мэри. Во время первой мировой войны в корабль дважды попадала торпеда. Его залатали и оставили на плаву. Судно продолжало совершать рейс за рейсом в составе грузовых конвоев, пока не налетело на небольшой айсберг в районе залива Святого Лаврентия. После этого его продали, и оно еще десять лет бороздило моря. Экономическая депрессия застала корабль в каком-то дальневосточном порту, где он и ржавел, пока тень новой войны не подняла цены на фрахт, и он снова сменил владельцев. На этот раз пароходу пришлось трудиться в Индийском океане и Китайских морях. В тысяча девятьсот сорок первом году в него снова попала торпеда. Это случилось у самого Сингапура, когда он перевозил войска. Ему удалось дойти до Рангуна, где его наскоро залатали и отправили в Сан-Франциско. Там его ожидал первый за двадцать лет капитальный ремонт, после которого он вернулся к работе на Дальневосточном театре боевых действий. А затем, в последние дни японской войны, он попал под артиллерийский обстрел и сел на рифы. У него вырвало полднища, киль безнадежно перекосился, а часть судовых надстроек просто снесло.

— Любой современный корабль от такого переломился бы, — добавил Пэтч, и в его голосе явственно слышалась гордость.

Далее он рассказал о том, что в тысяча девятьсот сорок седьмом году пароход снова сменил хозяев. На этот раз он достался бирманской фирме и со свернутым набок килем продолжил свои скитания по дальневосточным портам, пока через четыре года его не бросили в Йокогаме, где он и гнил, пока его не приобрела компания «Деллимар».

Из рассказа Пэтча пароход представал одушевленным существом. Если бы он настаивал на том, что «Мэри Дир» была ржавым корытом, державшим последний путь на свалку, то подчеркнул бы свой талант моряка и капитана, которому удалось провести такую развалину через Гибралтар в разгар жесточайшего шторма. Вместо этого он сообщил суду, что «Мэри Дир» была отличным и легким в управлении судном. Он пояснил, что течи в корпусе корабля объяснялись тем, что его ремонтировали в дальневосточных портах, где не хватало надлежащего оборудования. Такая преданность кораблю впечатляла, но стоила ему симпатий, которые он легко мог бы завоевать.

После этого Холланд подробно расспросил его о последнем рейсе, о том, как пароход прошел через Красное море и Суэцкий канал и вошел в Средиземное море. Все это время он продолжал задавать вопросы об экипаже, о помощниках и взаимоотношениях между Деллимаром и Таггартом. Из ответов Пэтча вырисовывалась не слишком лицеприятная картина. Экипаж был недисциплинирован, старший механик оказался некомпетентным в своем деле, зато заядлым картежником, игравшим в покер со всеми без разбору, как с членами экипажа, так и с офицерами. Капитан все свое время проводил у себя в каюте, практически не появляясь на мостике, а Деллимар бесцельно блуждал по судну и принимал пищу в полном одиночестве в своей каюте. Изредка он приглашал к себе Хиггинса или на несколько часов запирался у себя с капитаном.

В суде царило полное молчание, когда Холланд начал опрашивать Пэтча о том, как ему пришлось взять на себя управление кораблем.

— Согласно записи, сделанной вами в судовом журнале, капитан Таггарт умер глубокой ночью второго марта. Это правильно?

— Да.

— На борту не было врача?

— Нет.

Джанет Таггарт, смертельно побледнев, наклонилась вперед. Костяшки пальцев, которыми она впилась в спинку стоящего впереди стула, побелели.

— Вы сами оказывали помощь капитану Таггарту?

— Я делал все, что мог.

— Что именно вы делали?

— Я уложил его в постель. Я попытался заставить его принять успокоительное, но он отказался.

Пэтч осекся и бросил беглый взгляд на Джанет Таггарт.

— Вы заперли его в каюте?

— Да, — еле слышно ответил Пэтч.

— Зачем?

Пэтч не ответил.

— В журнале указано, что, по вашему мнению, капитан Таггарт скончался от остановки сердца. Вы не могли бы объяснить суду, что именно привело к тому, что его сердце остановилось. Разумеется, если дело было именно в этом.

— Мистер Холланд, — вонзился в воцарившееся молчание высокий и резкий голос Бауэн-Лоджа, — я вынужден напомнить вам о том, что не считаю этот вопрос необходимым или имеющим отношение к делу.

Но на этот раз Холланд проявил упрямство.

— Со всем уважением к вашему мнению, глубокоуважаемый господин председатель, я настаиваю на том, что этот вопрос имеет самое прямое отношение к делу. Наш свидетель демонстрирует похвальную сдержанность в отношении характера болезни капитана Таггарта. Но эта болезнь тем не менее оказала значительное влияние на эффективность управления перешедшим под его начало судном, и справедливости ради суд должен быть о ней осведомлен. — Не дожидаясь согласия председателя, он снова обернулся к Пэтчу.

— Теперь, когда вы понимаете, почему я задаю вам этот вопрос, возможно, вы на него ответите. Какова была основная причина смерти?

Пэтч упрямо молчал, и неожиданно терпение Холланда лопнуло.

— Этот человек умер, будучи запертым в каюте. Это так?

Вопрос прозвучал очень грубо, и на лице Пэтча отразился шок. Он безмолвно кивнул.