Она появилась после четырех, ее привезла миссис Мерфи в тяжелом минивэне. Миссис Мерфи, соседка вдовы, которая считала меня обычным панком из колледжа, облегченно вздохнула, увидев меня на подъездной дорожке. Она выглядела опустошенной, потому что четверо ее детей ужасно шумели в задней части минивэна, и она опасалась оставлять их одних даже на короткое время, требовавшееся, чтобы помочь вдове выбраться из машины.

– Спасибо, – сказала она, когда я распахнул дверцу и подал вдове руку.

Миссис Мерфи уже успела развернуться, когда мы сделали всего три шага, из чего я сделал вывод, что кто-то в минивэне ужасно хотел добраться до туалета.

– Слава Господу, что ты здесь, Аттикус, – слабым голосом сказала вдова, которая выглядела хрупкой и сгорбленной, щеки ввалились, в глазах застыла невероятная усталость. – Девочка Мерфи добрая душа, но у нее растет настоящая банда, если тебя интересует мое мнение.

– Ну, они хотя бы ирландская банда, – заметил я. – А ведь могли быть британцами.

– О, нам следует ценить то хорошее, что у нас есть, верно? – негромко рассмеялась вдова, и, казалось, смех вернул ей силы. – Я вижу, ты подстриг лужайку и привел в порядок дерево. Ты хороший парень. – Она погладила меня по плечу. – Спасибо тебе.

– Не стоит благодарности, миссис Макдонаг.

Она положила руку мне на плечо для опоры.

– Ты не поможешь старой леди подняться на крыльцо? Я уже не такая проворная, как прежде.

– Конечно, миссис Макдонаг. – Она явно берегла левую ногу, когда мы медленно направлялись к ее любимому креслу. – Где вы были? Я вас не видел после последнего визита.

– Я несколько дней провела у проклятого доктора. Он тыкал в меня иголками и чем-то просвечивал, а потом взял кучу денег, чтобы сообщить, что со мной не все в порядке, о чем мне было прекрасно известно до того, как я вошла в двери его кабинета.

– А что не так?

– Я старше Мафусаила, вот в чем проблема. Мое тело разваливается, Аттикус. Оно говорит мне, что устало так долго быть сексуальным, хи-хи.

– Серьезно, миссис Макдонаг, в чем дело?

– Никаких дел нет. – Она тихонько застонала, когда я помог ей опуститься в кресло и дать отдых ногам. – Я не стану тебя грузить своими проблемами. Список моих болезней растянется на несколько миль в длину, и лучшим лекарством для меня будет беседа о чем-то другом. Ты выпьешь со мной стаканчик ирландского виски?

– Конечно, сегодня у меня есть немного свободного времени, и я с радостью проведу его с вами.

Вдова радостно улыбнулась, и в глазах у нее заблестели слезы благодарности.

– Умница. Я дам тебе ключи.

Она выудила из сумочки и протянула мне ключи, я вошел в дом и налил два стакана «Таламор дью» и добавил в них лед.

– О, замечательно, – сказала вдова, забирая у меня стакан, который я ей протянул, потом сделала глоток и вздохнула, восстанавливая душевное равновесие. – Аттикус, мне нужно кое-что тебе сказать. Не думаю, что я еще долго пробуду в этом мире. Скоро я воссоединюсь с Шоном, да упокоит Бог его веселую душу. Сейчас каждая моя третья мысль о могиле. – Она посмотрела на меня над стаканом с виски. – Так написал тот парень, Шекспир, верно?

– Да, так и есть. Вы перефразировали Просперо из «Бури».

– Хм-м-м. Полагаю, он был единственным британцем, достойным молока, которое он сосал из груди своей матери. Мудрый человек.

– Не стану с вами спорить, – согласился я.

– Ну, я хочу сказать тебе, что ты стал для меня настоящим благословением в моем старческом маразме. Я благодарю бога и молюсь за тебя, хотя ты не веришь в нашего спасителя.

– О, я верю в него, – поправил я вдову. – Я знаю, что он способен творить чудеса. – Я подумал о своих исцеленных ранах, о размноженной рыбе с картошкой фри и футляре для гитары, полном долларовых купюр. – Просто я ему не поклоняюсь.

Вдова удивленно на меня посмотрела.

– Ты белая ворона, парень. Иногда я не знаю, что о тебе и думать.

– Вы знаете обо мне все, что нужно знать. Иисус был и остается реальным. Держитесь за эту мысль и не отказывайтесь от нее.

– Я держалась за нее всю мою жизнь, Аттикус. И не собираюсь отказываться сейчас.

– Хорошо.

– Скоро ко мне приедут дети, они рассчитывают, что я в последний момент изменю завещание в их пользу. Теперь они начнут со мной нянчиться, если я проживу достаточно долго. Но если я свалю отсюда раньше, ты ведь им сообщишь? Я оставлю номера их телефонов на холодильнике.

– О, – я опустил глаза. – Миссис Макдонаг, я не думаю, что сумею это сделать. На самом деле, я пришел с вами попрощаться.

Она поставила стакан и пристально на меня посмотрела.

– Попрощаться?

– Я отсюда уезжаю, – сказал я. – Конечно, я планирую вернуться, но существует шанс, что этого не произойдет, поэтому сначала я хотел кое-что вам сказать.

– И куда ты направляешься, мальчик? Ведь ты, кажется, только что вернулся?

– Да, мне предстоит другая работа, опаснее первой. Оберон пока останется с Грануаль, и их несколько дней не будет, но когда она вернется, то оставит его с вами, если вы не против.

– Ну и как долго ты будешь отсутствовать?

– Не меньше недели и не больше трех месяцев. Если по истечении этого времени я не вернусь, то не вернусь совсем.

– О, я буду о тебе беспокоиться, – заволновалась вдова. – Например, стану смотреть «Колесо фортуны», какой-нибудь болван купит гласную букву, и она окажется «А», и я начну спрашивать себя, где сейчас безумный мальчишка Аттикус и какие страшные вещи его окружают.

– Раньше вы не считали меня безумным, – заметил я.

– Ну, это было до того, как ты начал терять уши, а потом их отращивать – да так быстро, как проклятые зверюшки из рекламы «Чиа Пет».

– Ха! – улыбнулся я.

– Да, неужели ты думал, что я ничего не заметила? Возможно, моя нога уже не хочет ходить, но с глазами у меня все в порядке.

– С вами вообще все в порядке, миссис Макдонаг, – сказал я, и моя улыбка была горькой и сладкой одновременно. – Вы редкая девушка.

– Чушь, я уже давно не девушка.

– В сердце. Ваша душа столь же легка, как цветочный лепесток, а сознание ясно, точно кристалл.

– О, ты очень сильно преувеличиваешь, мой мальчик. – Вдова рассмеялась.

– Может быть, – не стал спорить я, покачивая головой и уклоняясь от прямого ответа. Мы послушали, как на грейпфрутовом дереве воркуют голуби – в течение нескольких биений сердца, – а потом я обратился к ней, и мои слова прозвучали исключительно серьезно: – Знакомство с вами для меня честь. И это не ложь, даже не благородная ложь. Я знал очень многих людей – вы же понимаете? Тысячи и тысячи за свою долгую жизнь. И вы… Мир стал лучше из-за того, что в нем жили вы. Вот что я хотел вам сказать.