– Сколько денег? – решил он все же довести свою затею до конца, какой бы нелепой она ему теперь ни казалась. – Ты не мог бы мне пробить одного дядю по номеру телефона?

– Чё денег? – поинтересовался сразу Валек голосом базарного торговца.

– А сколько сочтешь нужным, столько и дам.

Анохин решил не скупиться. Он и правда считал себя немного виноватым перед Валентином и его службой, работавшими, между прочим, на совесть. И чего Юрка на них взъелся? Может, еще тогда затеял возню против друга своего – Толи Анохина, а Валентин мог ему помешать? Да запросто!

– Ладно. Идет. Диктуй номер.

Пришлось галопом лететь в прихожую, рыться в самом дальнем кармане куртки, доставать крохотный бумажный прямоугольник, разворачивать и диктовать. Анька ему на дороге не встретилась. Затаилась где-то. А может, наревелась от души и задремала.

– Записал? – спросил Толик, продиктовав номер.

– Записал, – буркнул Валек тоном, дающим понять, что он эту работу делает из интереса, до подачек он не охоч. – Что за дядя?

– Потом скажу. Ты пробей.

– Точно скажешь?

– Ну!

– Смотри только не подставь меня, Толя. А то оторвут башку за мой интерес.

Оторвать могли не только башку, но об этом Анохин промолчал. Пообещал, что к дяде у него всего лишь пара вопросов, не более. Соврал, что это никак не связано с Юркиной смертью. Просто надо найти человека, который как в воду канул. И все.

– И все? – недоверчиво хмыкнул Валек перед тем, как проститься.

– И все…

Толик дал отбой.

Аньку он нашел в кровати, завернутую в одеяло по самые брови. Она ровно дышала, но точно не спала. Кончики ее ресниц предательски подрагивали.

– Эй, ты чего? – Он улегся рядом, качнул ее за плечо. – Э-ээй, Ань, посмотри на меня.

Анька всхлипнула и приоткрыла глазки.

– Вот умница, – похвалил ее Анохин и пододвинулся, прижался теснее. – Как ты?

– Нормально, – пискнула она. – А кому ты звонил? Вальке?

– Подслушивала? – Он прищурился с шутливой подозрительностью. Шлепнул ее по попе. – Ай-ай-ай, как не стыдно!

– Ничего я не подслушивала, – возмутилась Анька громким шепотом и тоже пододвинулась поближе, задышала ему в лицо. – Просто ты так орал… Выпил?

– Ага. Немного. – Он тронул губами ее носик, щеку, полез к губам. – Чтобы немного расслабиться.

– Алкаш, – вздохнула она шумно и охотно ответила на его поцелуй. Потом откинулась назад, взглянула на него потемневшими глазами, заблестевшими так, что у Анохина все, что ниже пояса, судорогой свело, даже коленки. – Он поможет?

– Ага! – Толик начал рыться в одеяле, пытаясь добраться до нее. Добрался. Рука наткнулась на ее голое плечо, потом ниже, ниже, он чуть не задохнулся. – Анька! Ты голенькая!!!

– Ага! – в тон ему ответила она и тихо рассмеялась. – Сволочи мы с тобой, Анохин!

– Почему?! – Он, судорожно суетясь, стягивал с себя штаны и рубашку.

– Юрка… Юрка погиб, а мы с тобой… – Ее голос начал срываться и гаснуть, срываясь на стон. – Сволочи…

– Мы, может, это выстрадали, Анюта. – Он наклонился над ней. Впился ртом ей в шею. Застонал. – Мы это заслужили!

– Заслужили его смерть. Звучит жутковато. – Она зажмурилась, откинула голову назад, изогнулась, принимая его. Зашептала, зашептала горячо и быстро: – Да, да, да, так… Так… О боже, какие же мы сволочи с тобой, Анохин…

Утро началось суматошно – они с Анькой проспали. Полночи прокувыркались в постели, проговорили, и как результат – не услышали будильников. Ни она свой, ни он. Носились потом по квартире как сумасшедшие.

– Будто мы и не хозяева с тобой, – ворчал он под дверью ванной, которую она успела занять первой. – Будто не можем позволить себе задержаться.

Анька на мгновение высунула наружу голову с зубной щеткой за щекой и пробурчала:

– Рыба гниет с головы!

И снова скрылась на десять минут за дверью, погромыхивая там время от времени пузырьками. Потом они на бегу завтракали подгоревшими тостами и сбежавшим кофе. Потом бежали к его машине. Неслись через весь город к офису. А когда поднялись к себе, то оказалось, что зря спешили. Дверь приемной была заперта, и в диспетчерской сообщили, что секретарша на работу сегодня не явилась в положенное время. И не звонила, и не предупреждала.

– Мы подумали, что у вас у всех сегодня выходной, – выкатила на них глаза Нина Ивановна – пожилая тетка, правящая фирмой в их отсутствие похлеще любого генерального.

– С какой стати?! – ледяным тоном поинтересовалась Анька и покраснела. Ей теперь в каждом слове чудился намек на ее непотребное для вдовствующей дамы поведение.

– Так девятый день сегодня, – отчеканила Нина Ивановна не моргнув глазом, ей на Анькино смятение, по ходу, было плевать. – Думали, вы с поминками хлопочете.

– Да, да, конечно. Но Милочка тут при чем?

Анька покраснела еще гуще. Она не забыла, конечно, про девятый день, но застолье организовывать не собиралась. Они договорились с Толиком в обеденный перерыв посетить церковь по соседству. Сделать все возможное для спасения Юркиной души, а заодно и о своих, грешных, помолиться.

– Я не знаю. – Нина Ивановна опустила наконец свои выпуклые серые глаза, уставилась в диспетчерский журнал, в который записывала все-все-все, потыкала в страницу пальцем. – Нет, не отпрашивалась она. И не звонила. Вчера ушла поздно.

– Почему? – удивленно вскинулся Анохин.

Когда он уходил, ее на месте не было.

– Она в бухгалтерии с девчонками оставалась. Они все задержались и ушли в половине девятого.

– Для чего?! – удивился еще больше Анохин. – Зачем задержались?

– Так это… – Нина Ивановна засмущалась. – День рождения там у кого-то был, вот и…

– И что, бухгалтерия тоже отсутствует полным составом? – разозлился вдруг он.

Разозлился и из-за дисциплины, захромавшей вдруг после Юркиной смерти на обе ноги, и из-за того, что про день рождения Ниночки забыл. У нее точно вчера был день рождения. Хорошая девчушка, миленькая, с милыми ямочками на щечках и коленочках. Он ведь помнил, и даже безделицу какую-то купил ей в отделе сувениров, упаковал и в столе держал. Почему забыл-то?

А еще больше разозлился из-за пристального внимания Нины Ивановны к их персонам. Она ведь рассматривала их обоих: и его, и Аньку. Пристально, с пристрастием рассматривала. И наверняка отметила своим острым профессиональным взглядом Анькину растрепавшуюся прическу, которую он взъерошил в машине, когда целовал, и его сбившийся набок галстук. Это Анькины руки виноваты, лезли ему под рубашку.

Неприятно! Нет, не от Анькиных рук – от взглядов Нины Ивановны. Все-то ей понятно, блин! Может, ее уволить?