Орудийная платформа обрамлялась толстыми деревянными столбами, на которые были надеты полотнища с псалмами. Таким образом, канониры были защищены благочестивыми словами вместо тяжелых дубовых досок. Орудийные платформы строили открытыми, для того чтобы свободно уходил пороховой дым и канонирам открывался хороший вид на врага. Над орудиями было выстроено окаймленное зубцами носовое возвышение. Здесь во время боя собирались аркебузиры и рыцари, чтобы отбивать абордажные команды или самим брать приступом протараненный корабль.

На корме галеры был натянут широкий бархатный балдахин, защищавший штурмана и офицеров от дождя и солнца. Высоко над кормой висели три больших застекленных фонаря. Ночью они окутывали офицерскую палубу теплым светом и светили настолько ярко, что при хорошей погоде и спокойном море галеры были видны в темноте на расстоянии многих миль.

Совсем иначе, чем стройные охотницы, была оснащена галеаса, похожая на дога среди борзых. Приземистый военный корабль был почти на двадцать шагов длиннее галер и намного шире. Над весельной палубой в небо уходили три высокие мачты с реями. Из переднего выступа над тараном виднелись пять длинных пушечных жерл. Здесь обращали мало внимания на то, каким образом будет уходить пороховой дым, и защитили канониров стенами из толстых дубовых досок. Вдоль поручней галеасы примостилась дюжина более легких орудий. Смонтированные на железных вилках так, чтобы легко поворачиваться, эти пушки плевались рубленым свинцом, нанося вражеским абордажным командам ужасный урон.

Эрцрегент знал, что на кораблях такой величины всегда находится по меньшей мере сотня солдат и рыцарей. Эти плавучие крепости не боялись врагов.

Их лодка обогнула первую галеру. К корме военного судна была прикреплена овальная икона, отлитая в бронзе, похожая на большой медальон. На ней святой Раффаэль в тяжелых кольчужных доспехах балансировал с поднятым мечом на железной цепи. Когда-то он открыл путь в Искендрию и стал героем. Его имя знал любой ребенок.

«А меня через пятьдесят лет никто и не вспомнит», — удрученно подумал Шарль. Он был управителем, не брал крепостей, о которых рассказывали истории. Эрцрегент поглядел на Лилианну. Будет ли она когда-либо причислена к лику святых? Вспомнят ли хронисты, как Лилианна оставила своих братьев по ордену на поляне, обрекая их на смерть, чтобы она сама могла бежать вместе с принцессой? Эрцрегент улыбнулся. Нет, если иерархи Анисканса однажды решат причислить Лилианну к лику святых, хронисты постараются сделать ее житие максимально поучительным, и неважно, как все было на самом деле. Правду о стычке на поляне они наверняка никогда не напишут.

С галеры были спущены канаты. Гребцы прижали ремни к борту, чтобы зыбь не разбила лодку о массивную корму корабля.

Лилианна схватилась за канат, дважды обмотала его вокруг руки и велела поднимать ее. Смотревшему на нее должно было казаться, что это очень легко. Шарль терпеть не мог это жалкое барахтанье. Человек в его возрасте не должен висеть на канате, как акробат. Он крепко, обеими руками, схватился за один из канатов, выглядя при этом, конечно же, очень неловко. Когда его подняли над поручнями, тыльной стороной руки он ударился о борт. Капитан сочувственно посмотрел на него. Это был бородатый человек в широких зеленых шароварах, заправленных в сапоги с отворотами, — франт, которому внешний вид дороже, чем польза от одежды. Кто же носит на борту корабля сапоги для верховой езды? Довершали образ идиота широкий набрюшник и украшенная пером шляпа. Полированная кираса с красной эмалью, на которой было изображено Древо крови, сообщала, что он тоже был в рядах Нового рыцарства.

— Добро пожаловать на борт «Святого Раффаэля», эрцрегент.

Тон, которым капитан это сказал, не понравился Шарлю, да и поклонился он ровно настолько, чтобы его нельзя было упрекнуть в том, что он пренебрегает необходимостью высказывать почтение. Однако Шарль не собирался спускать подобное неуважение.

— Напомни мне свое имя, брат.

Капитан бросил быстрый взгляд на Лилианну. Казалось, он ожидал знака, объясняющего, как себя вести. Но женщина-рыцарь не пришла ему на помощь.

— Меня зовут капитан Альварез де Альба, эрцрегент, — ответил он, теперь уже намного почтительнее.

Его слова едва не заглушило воронье карканье. Шарль с удивлением заметил, что на дальнем конце павильона, возвышавшегося над ютом, стояли в ряд большие клетки, отчасти скрытые под навесом.

— Не будем тратить время на любезности, — вмешалась на этот раз Лилианна. — Подайте флоту сигнал зарядить орудия. Пусть корабли ложатся в дрейф так, чтобы быть к берегу боком, в котором нет орудий. Не станем раздражать Других. Все банки должны быть заняты. Я не желаю видеть на палубе праздно шатающихся моряков. Сделаем вид, что будем стоять на якоре всю ночь. Аркебузиры пусть укроются под палубой, держа оружие наготове. Пусть спрячут фитили. Расставьте миски с огнем и жгите в них ладан, чтобы Другие не учуяли запах дымящихся фитилей.

— Что ты задумала, сестра?

Шарль был удивлен тем, что маленький флот не намеревается покидать бухту. Лилианна холодно взглянула на него.

— Ты ведь не думаешь, что смерть наших братьев останется безнаказанной?

— Ты должен отнести меня к братьям и сестрам. — Мишель внимательно смотрела на него. Глаза ее странно блестели, а лицо было покрыто потом. — Слышишь меня, мальчик?

— Да, госпожа. Как только у вас появятся силы, для того чтобы встать.

Люк сглотнул. Он совершенно точно знал, что она больше не встанет. Мишель продолжала смотреть на него. Догадывалась ли она о том, что он скрывает от нее? Она лежала в нише стены, окружавшей розарий. Он привел женщину-рыцаря к Голове Язычника, в разрушенный город, в тот самый заброшенный сад, над которым стояла статуя обнаженной женщины. Перед нишей горел небольшой костер. Лошади паслись среди розовых кустов.

— Ты отведешь меня к братьям по ордену?

Слова стоили Мишель больших усилий. Люку было жаль обманывать ее и дальше.

— Госпожа, вас захватила болезнь.

— О чем ты говоришь? Я просто утомлена…

Он задумался, как сказать ей об этом, не называя зло по имени.

— Боюсь, они отнесут вас на костер перед стенами города. А когда вас не станет, туда отнесут и меня, даже если я не заболею. Ваша сестра по ордену, Коринна… Она не признает Божьего суда.

— Ты говоришь глупости, мальчик. Только сегодня утром меня осматривал Оноре. Каждое утро мы первым делом снимали одежды и искали признаки болезни. Я всего лишь обессилела в долгой борьбе против… — Она подняла глаза. — Против чумы.

Заметила ли она, что он избегал этого слова?

— Госпожа, я знаю, что вижу.

Она провела рукой по лбу — беглое, бессильное движение.

— Дай мне попить.

Ему пришлось помогать ей удерживать в руках бурдюк с водой — настолько слабой она стала. Смешанная с уксусом вода текла из уголков ее рта прямо на грудь. Люк забрал бурдюк.