В начале 1791 г. Василий Васильевич отправился к прусскому королю Фридриху-Вильгельму II. 24 апреля 1791 г. кабинет-министр прусского короля граф Эдвард-Фридрих Герцберг встретился с Капнистом, о чем подробно написал королю Фридриху-Вильгельму II: «В конфиденциальном разговоре шляхтич Капнист заявил, что послан с миссией своими земляками из la Petite Russie ou Ukraine Russienne, которые, доведенные до отчаяния произволом русских властей, в частности князя Потемкина, хотели бы знать, могут ли они в случае войны рассчитывать на протекцию прусского двора, если они попытаются сбросить иго. Капнист объяснил, что речь идет о бывшей стране запорожских казаков, чьи привилегии ликвидированы, а сами они порабощены. В этой стране по указу русской императрицы создано 28 полков по 800 человек в каждом, хотя представители старых фамилий хотели бы возобновить на своей территории Конституцию (l'ancienne Constitution des Cosaques)».

Как видим, речь Капниста была полным бредом, никто поднимать восстание в Малороссии и не думал. Но политический момент Василий Васильевич выбрал верно. Прусский король был крайне недоволен успехами русского оружия в турецкой войне и серьезно размышлял о вооруженном вмешательстве. Однако по здравом размышлении Фридрих-Вильгельм отказался от безумной затеи, и Капнист уехал в родную Обуховку несолоно хлебавши.

Второй грек — Григорий Андреевич Полетик (1725–1784) — похвалялся, что его дед и дядя вместе с Мазепой перешли к шведам, а в 1715 г. вместе с Карлом XII покинули Турцию и отправились в Швецию. Однако тщательный розыск в современных шведских архивах не дал никаких следов пребывания каких-либо Полетиков в армии Карла XII.

И вот «известный украинский патриот» (выражение Грушевского) Григорий Полетик пишет «Историю русов». В этом ему помогает Капнист. О сем историческом труде едко написал Олесь Бузина: «Начало "Истории русов" вполне анекдотично и могло бы сделать честь любому современному мифотворцу. Казаков она производит прямиком от "козар", то есть хазар, названных так якобы "по легкости коней, уподобляющихся козьему скоку". Точно так же "славянами" считает "летописец" и печенегов, "кои питались печеною пищею", и половцев, "живущих в полях", и даже волжских булгар.

В мозгу автора царит совершенная путаница — козьим скоком пронесшись по малопонятным ему древнекиевским временам, он побыстрее переходит к более близкой эпохе — казачьей.

Запорожцев везде описывает он небывало яркими красками, характеризуя непобедимыми воинами. Все неудачи их объясняет непременно "изменами". С негодованием отвергает известия о том, что юридически казачество оформилось достаточно поздно — в XVI веке. Для него оно существовало всегда и всегда пользовалось дворянско-рыцарскими правами. Гетманов же назначает века на два ранее, чем было на самом деле, излагая их фантастический, нигде более не значащийся перечень. Никакого покорения Литвой Украины по "Истории русов" не было — было добровольное соединение — "равное с равным". Весь текст представляет собой скорее художественное произведение, "прикинувшееся" историческим текстом, — смесь безудержного хвастовства и картин самых кровавых расправ. При этом время от времени автор вплетает в рассказ отрывки из всевозможных фантастических "документов" — например, "грамоту" царя Алексея Михайловича, выданную якобы 16 сентября 1665 года казакам и наделяющих их старшину правами благородного сословия: "Жалуем отныне на будущие времена оного военного малороссийского народа от высшей до низшей старшины с их потомством, которые были только в сем с нами походе под Смоленском, честью и достоинством наших российских дворян. И по сей жалованной грамоте никто не должен из наших российских дворян во всяких случаях против себя их понижать".

Среди грамот царя Алексея Михайловича такой нет. Но именно это место дает ключ к разгадке времени написания "Истории русов"…

Видно, что автор, происходивший из казачьей старшины, очень болезненно переживал упреки российских дворян, считавших его статус ниже своего.

Отсюда появление в тексте фальшивого царского распоряжения, якобы дарующего старшине права дворянства. Пик споров по этому поводу приходился как раз на 1760-е годы, когда депутат Григорий Полетика отправляется для работы в Комиссии по созданию нового уложения. После 1785 года, когда старшина получит статус российского дворянства, в написании "Истории русов" просто не было бы смысла. Конфликт, породивший ее, был снят. А вот в 1760 гг. она была очень кстати. И тут мы можем предисловию поверить — в Петербург радетель о правах старшины отправился, оснащенный соответствующей "летописью". По той же причине и написана она была на хорошем русском языке — чтобы "москалям было понятно"»[87].

О Полетике и Капнисте украинский историк-эмигрант Андрей Дикий пишет: «Не будучи рядом поколений связаны с жизнью народа Украины-Руси, появившись в ней в 18-м веке, когда бурный и жертвенный период ее истории уже закончился, не выйдя из широких народных масс, им трудно было быть выразителями настроений народа. Поэтому и книга их похожа больше на миф, создавать которые были такие мастера их предки — греки.

Тем не менее, миф этот, облеченный в форму научного труда и названный "Историей русов", произвел немалое впечатление на невзыскательных читателей, главным образом, "малороссийских помещиков". В достоверности сообщаемых сведений о прошлом разбираться они не могли, а читать о том, что они потомки "высшей расы" благородного "казацкого народа", им было приятно. Некоторые из них, поверив в это фантастическое прошлое, начинали мечтать и о возможности это прошлое восстановить в будущем. И здесь, можно предполагать, надо искать первые зародыши сепаратизма политического…

Как описывает Шевченко, настольной книгой одного мелкого "малороссийского помещика" и притом единственной, которую он вообще читал, была "История русов". Читая ее, он в мечтах переживал славное прошлое своих казацких предков, перенося эти мечты и на будущее.

Не избег влияния этой книги и сам Шевченко, называвший ее "Летописью Конисского", ибо в то время было распространено мнение, что ее автор — известный архиепископ Г. Конисский. Фантастические картины прошлого увлекли Шевченко, что и отразилось в некоторых его произведениях, хотя, как известно, политическим сепаратистом Шевченко не был. Идеи единства общей родины и необходимости ее защищать недвусмысленно выражены в ряде его произведений. Мог ли политический сепаратист написать то, что Шевченко написал по поводу вторжения французов в 1812 году? А написал он следующее: "Как жертва всесожжения вспыхнула святая Белокаменная, и из конца в конец по всему царству раздался клич, чтобы выходили и стар и млад заливать вражеской кровью великий пожар московский. Достиг этот судорожный клич и пределов нашей мирной Украины. Зашевелилась она, моя родная маты, зашевелилась охочекомонное и охочепешее ополчение малороссийское" (повесть "Близнецы")»[88].

Тут я не совсем согласен с Диким, но о Шевченко мы поговорим отдельно в