Молва о восстановившихся оздоровительных свойствах Серенького источника быстро распространилась по всему Ольмаполю.

К роднику началось настоящее паломничество разных болящих и нуждающихся в улучшении здоровья. Говорили, самым озолотить Ольмаполь, главным образом – его руководство.

По слухам, однако, территория вокруг Серенького источника была передана не простым формальным актом купли-продажи, а за неофициальную сумму, превышавшую сто пятьдесят миллионов. Но это совсем другая история, не имеющая отношения к данному повествованию.

Я же провёл бы параллели между омоложением управдома в Томарине и моим давнишним излечением на татарской заимке – тут просматривалось определённое тождество. Несомненно, что в обоих случаях приняла участие внеземная космическая сила. Но и различия были немалые. Меня в основном поставили на ноги солнечные лучи, преобразованные в магнитные и иные флюидные потоки, благотворно воздействующие на человеческий организм, а процесс оздоровления Николая Гудимова и возвращение ему юных лет стимулировало энергетическое могущество всего мироздания в целом. что особенно сильное положительное воздействие он оказывал на функционирование детородной системы, нередко вызывая неистощимые приливы сексуальных желаний. Из него черпали воду для потребления в домашних условиях.

Довольно быстро появилось немало желающих застолбить земельный участок вокруг этого Серенького источника. Но всех отодвинул в сторону Федотов, тогдашний глава Ольмаполя, во времена которого территория бывшей заимки вернулась в государственную собственность; отодвинул, взяв сие дело под личный контроль.

И снова началось паломничество. На этот раз к градоначальнику. За поддержкой в приобретении лакомого кусочка землицы.

Федотов некоторое время выжидал, а потом, отклонив местные предложения, неожиданно пошёл навстречу одной иногородней фирме, обещавшей построить возле источника специализированное лечебное заведение. И тем

В Ольмаполе мне довелось побывать лишь пятнадцать лет спустя. И то исключительно по прихоти моей жены. Рауя-то чуть ли не каждый год наведывалась в родные места, а в тот раз настояла, чтобы я был её сопровождающим.

Можно было бы и не упоминать об этой поездке, если бы она не перекликалась с преобразованием пустоши возле Томаринского ущелья. То есть и в данном случае речь идёт о возрождении и обновлении.

Всё началось с того, что на следующий же день после нашего приезда в Ольмаполь мы отправились к Соние – тёте моей жены по материнской линии, проживавшей в Тимофеевке. Это село в излучине Ольмы, называвшейся Зелёная Лука, в семидесяти километрах от города, в самом дальнем углу Ольмапольского района.

В школьные годы с наступлением летних каникул Рауя неизменно приезжала к тётушке в гости и обычно проживала у неё до конца августа.

Это был благодатный край с чудесной природой. Рядом, прямо за огородами, простиралась река с её спокойными просторными водами.

Если повернуться лицом к Ольме, то на север, справа от села, располагался небольшой (примерно четыре на семь километров) смешанный лес с небольшими же ягодными полянами и грибными местами.

А на восток от леса и Тимофеевки по всей излучине тянулись нескончаемые площади чернозёмных полей, уходившие за горизонт, а также пастбищ, на которых в те времена паслись тучные ухоженные отары овец, сформированные как по возрасту, так и цвету шерсти, – общей численностью более сорока тысяч.

С распадом колхозной системы, однако, животноводство захирело, и поголовье скота в конечном счёте сократилось до полусотни частных коров (вместо тысячи с лишним, насчитывавшихся в одном только общественном хозяйстве!) и нескольких сотен овец и коз.

На пастбищах же вместо скота появилось великое множество грызунов и змей.

Гадюки и прочие рептилии, случалось, заползали и во дворы и погреба. Отправляясь на покос или ещё куда за пределы села, местные надевали сапоги даже в летнюю жару, исходя из поговорки «бережённого бог бережёт».

И от самого села уцелело всего лишь сто двадцать четыре дома, притом половина из них – пустых. А было триста с лишним, и почти в каждом – и взрослые, и дети.

С ликвидацией колхоза большинство сельчан лишились работы и начали разъезжаться, в первую очередь – молодые. Не стало клуба, почты, участковой больницы. Когда закрылась школа, уехали последние, до этого ещё цеплявшиеся за родные места.

Остались только одинокие старики, которым некуда было податься. Да вдобавок к ним приехали человек десять городских – чтобы лето проводить на природе.

Пустых, брошенных домов, как я уже упомянул, было полно, и если кто и приобретал их, то за совершенный бесценок. Один из таких вполне справных домов с продажной ценой пятьдесят тысяч рублей стоял как раз напротив Сонии. Для сравнения: за такие же деньги в то время можно было купить пять пар обычных зимних сапог.

Посевная площадь с четырнадцати тысяч гектаров сократилась до четырёхсот. Но вспахивали и засевали её не местные, а фермеры из соседнего села Черниговка, взявшие несколько полей в аренду.

Основная же часть пашни оказалась заброшенной. Поля, где раньше возделывались пшеница и другие культуры, поросли мелколесьем, кустарником и просто бурьяном. Ещё в конце 90-х заезжие московские дельцы выкупили за гроши почти все земельные паи у бывших колхозников. Однако у москвичей руки до землицы так и не дошли, а у крестьян уже не было права её обрабатывать. Словом, с новыми хозяевами получилось как с той собакой на сене, которая сама не ам и другим не дам.

Всю эту цифирь и остальное я привёл лишь для того, чтобы на конкретном примере показать масштабы разрушений, происшедших в Ольмапольском районе на стыке двадцатого и двадцать первого веков и ставших, как и повсеместно по всей России, результатом правления новоявленного Гришки Отрепьева по фамилии Ельцин. И что именно пришлось восстанавливать моим людям, которых я нанял после поездки в эту разорённую сторону.

– Знаешь, питание у Сонии было не то чтобы скудное, – рассказывала моя княгиня по дороге в Тимофеевку, – а всегда лёгкое такое, небольшими порциями. Что-нибудь вроде кружки парного козьего молока после вечерней дойки. Или нескольких сырников на завтрак. Или омлетика из пары яичек. Или супчика с зелёным свежесорванным горошком. Вроде совсем пустячная еда. И всё равно за лето я так поправлялась, что мои родители и знакомые глазам своим не верили, глядя потом на меня. И метаморфозы эти происходили со мной, как я поняла, прежде всего благодаря воздуху, который здесь просто чудодейственный. Это он мне здоровья прибавлял. Я ведь всегда худенькая была, а у Сонии к концу лета лицо у меня прямо на луну похожим становилось.

И правда, воздух в Тимофеевке и вокруг неё был удивительно нежный и здоровый – дышишь и надышаться не можешь. В этом я сам убедился, оказавшись в тех удалённых от современной цивилизации местах. И всё думал, отчего он такой.

Конечно, важно было то, что на десятки километров вокруг отсутствовали промышленные предприятия с их вредными выбросами.