— Да, — протянул он, — наши яства — это что-то... — Но он быстро стряхнул с себя приятные воспоминания и быстро проговорил: — Ик Бен Банг.

— Выпейте воды.

— Что?

— Замечательно снимает икоту.

— Вы не поняли. Ик Бен Банг — это что-нибудь говорит вам?

— А что это?

— Хотите сказать, что не знаете?

— Поскольку мы только что беседовали о кулинарии, могу предположить, что это — какое-то экзотическое блюдо.

— Блюдо... — Ласкавый сделал пометку на дощечке. — Вы прибыли сюда из Поволчья?

— Нет, из Гонории. Можете проверить, наверняка с пограничных постов к вам поступают сообщения.

— Значит, из Гонории... Тогда извольте объяснить, почему, оказавшись сегодня в Червоной Руте, вы немедленно отправились на представление?

— Мне сунули в руки приглашение, а мне решительно нечего было делать. Вот я и пошла. Так совпало.

— Я не верю в совпадения, моя профессия их не признает. Не остановившись в гостинице, не передохнув с дороги... уважающие себя иностранцы в Червоной Руте так себя не ведут!

— А в Червоной Руте много уважающих себя иностранцев?

Я понимала, что начинаю отвечать в нездесийском духе, что обычно считается дурным тоном. Но Ласкавый слишком много знал о моих передвижениях по городу. И это несколько раздражало.

— У вас есть знакомые в Червоной Руте?

— Никого, кроме атамана Ниндзюка.

— Вы знакомы с нашим национальным героем?

— Есаул, если вы такой многознайка, каким стремитесь себя показать, то вам должно быть известно, что атаман Ниндзюк одно время пребывал на службе в том же ордене Hidrae Imperialis, что и я.

— И поэтому вы выбрали для своего визита в Червону Руту именно то время, когда герой пребывает на лечении?

— Это что-то новенькое. Мне говорили, что он отбыл на подвиги.

— Борьба с его недугом — это подвиг, — туманно высказался Ласкавый. И снова последовал резкий перепад тона. — Так на встречу с кем вы отправились под предлогом посещения концерта?

— Получилось так, что с Каменным Хозяином.

Глаза есаула торжествующе блеснули.

— Вот и призналась! Так и запишем: «Задержанная сообщила, что заранее знала о провокации, направленной черными магами так называемого Суверенного Оркостана против мирного населения Червоной Руты...»

Но записать он ничего не успел. В комнату, топоча сапогами, вошли три человека. Один из них, явно предводительствующий, был в одежде такого же фасона и цвета, что Ласкавый, но у него костюм дополняли сабля в позолоченных ножнах и высокая барашковая шапка с красным бархатным верхом. Двое других одеты были поскромнее, что никак не отменяло их могучего телосложения. Первый, впрочем, тоже хрупкостью не отличался — он был широкоплеч, рукаст и, несмотря на молодость, изрядно упитан.

— В чем дело, Зализняк? — сердито произнес Ласкавый. — Я работаю, и требую, чтоб меня не беспокоили.

— И над чем же ты ра-бо-та-ешь? — Выговор вошедшего еще сильнее отдавал Суржиком, голос был пронзителен, и оттого вопрос прозвучал необычайно язвительно.

— Допрашиваю оркостанскую шпионку.

— Эту, что ли? — Зализняк удостоил меня лишь беглым взглядом, затем вперился в мои документы, лежавшие на столе. Внимательно просмотрел их и усмехнулся. — Совсем заигрался, дурной. С этим — оркостанское дело шить?

— Ты что себе позволяешь у меня в кабинете? — вскипел Ласкавый.

— У тебя? Гладоморня тебе нынче кабинет, выкормыш поволчанский! Развел тут, понимаешь, дутые дела для отвода глаз, а столицу перед магическим налетом без защиты оставил! Гетьман лично распорядился в подвал тебя отправить и допросить, кому ты служишь — Иванам или Бабаю! Взять его, хлопцы. А ты, — он повернулся ко мне, — пока мы этого предателя пытать буем, посиди, подумай, сколько грошей нужно, чтоб я эту филькину грамоту за верный документ признал. Не найдешь, сколь надо, пеняй на себя!

Напрасно он отвлекался на речи с посторонними лицами. Покуда Зализняк произносил свой монолог, Ласкавый, казавшийся безоружным, протянул руку за спинку кресла, в котором он только что восседал, и извлек оттуда саблю, висевшую на витом шнуре.

— Пане Зализняк! — успел крикнуть один из охранников, и офицер уклонился-таки от удара Ласкавого, перескочившего через стол.

Я, от греха подальше, покинула табуретку, отшатнулась в сторону — и очень вовремя. Зализняк выхватил собственную саблю и бросился на непокорного арестанта. Охранники тоже устремились на помощь своему командиру.

Ласкавый, позабыв напрочь свою недавнюю томность, проявил себя очень неплохим бойцом. Первым делом он, не прекращая фехтовать, свободной рукой удачно метнул табуретку, выведя из строя потенциального конвоира. Продолжая парировать удары Зализняка и второго стражника, закружил по комнате в танце, значительно превосходившем по степени виртуозности виденный мною недавно боевой гопак.

Я до поры вмешиваться в их разборки не собиралась. Хватило мне и побоища после представления. Прижавшись к стене, я прислушалась.

Сквозь лязг стали и хеканье фехтовальщиков можно было разобрать, что в коридорах тоже неспокойно. Должно быть, приказ об аресте касался не только Ласкавого. Не исключено, что хватать собрались всех, кого застали на местах. Так что выбираться будет затруднительно. А выбираться надо. А окно зарешечено... надо же... видимо, такую возможность выхода из помещения в Управе Охраны предусмотрели.

Я посмотрела вверх. Если б на потолке висела какая-нибудь люстра, или хотя бы тележное колесо, ее заменяющее, можно было повторить эффектный маневр, примененный в пиршественной зале замка Динас-Атас. Но люстры не было, только подсвечник на столе. Следовательно, нужно, как обычно, отталкиваться от того, что имеем...

Отталкиваться — это мысль.

Если, конечно, все пироги прошедшего года не помешают.

Первый прыжок — на стол. Это необходимо, поскольку там, под ворохом документов, остался лежать мой арбалет. А оттуда... в Академии такой кульбит бы у меня получился без труда, а сейчас — Халява ведает. Если допрыгну, придется дать обет не есть пирогов... ну, хотя бы еще год.

...И не придется. Потому что до балки я допрыгнула. Уцепилась, подтянулась наверх, распластавшись с кряхтением, потом села. Дерущиеся были так заняты своим увлекательным делом, что не заметили моих передвижений. А может, заметили, но решили, что я так стремлюсь обезопасить себя от их сабель. В общем, и это тоже... А взвела арбалет и заорала:

— Эй, вояки! Бросить оружие и лечь на пол! Ласкавый, к тебе это не относится!

Зализняк, глянув вверх, совершенно правильно оценил ситуацию. Я могла их перестрелять, а они — разве что пощекотать мне подошвы остриями сабель. Тогда этот практичный молодой человек последовал моему совету, а его подчиненные — примеру командира.