Она в ужасе отшатнулась:

— Господи!.. Что ты такое говоришь?! Значит, то, что про вас рассказывают — правда!?

— Нет, не совсем. То есть ты не так поняла… Нету этих подробностей — в природе не существует, потому что ничего ужасного мы не вытворяем…

Но Филатова замкнулась и резко повернула к своему дому. Палермо по-прежнему шел рядом с ней, однако все дальнейшие его попытки разговорить, успокоить, задержать ее, были тщетны. Она будто не слышала его и упрямо шла к восточной окраине поселка Солнечный. Лишь перед подъездом своего дома внезапно остановилась; повинуясь последнему порыву, обвила шею руками, тронула теплыми влажными губами уста Павла. Он с радостной нежностью обнял ее за талию, прижал к себе, хотел что-то сказать, да вдруг услышал тихое «прощай».

А спустя секунду Ирина исчезла в темном проеме открытой настежь двери…

Вот тогда-то и состоялась та незабываемая ночь в подвале. То ли с перепою, то ли от обиды на Филатову, Палермо остался в подземном пристанище до утра, где рекой лилось спиртное, стол ломился от обильной закуски, и где внезапно повеяло ароматом вожделенного и не вкушенного им доселе наслаждения. Тем вечером и той ночью, он ни о чем не жалел. Некогда было жалеть от разом свалившихся сильных впечатлений.

Выпито в тот вечер было чрезмерно много, до того много, что никто из них к середине ночи не сохранил способности мало-мальски соображать, контролировать поступки. Ни веселая, заводная Юлька, неожиданно взобравшаяся на стол для исполнения эротических танцев на виду у парней, очумело наблюдавших за похотливыми движениями подружки; за тем, как она, дразня и входя в раж, потихоньку снимает с себя одежду. Ни лидер банды Бритый, сгребший танцовщицу в охапку и бросивший на диван после того, как та рассталась с последним бастионом — узкими черными трусиками — темные чулки и туфли на высоких каблуках были не в счет. Ни Валерон с Ганджубасом, отчаянно заливавшие хохочущую Майскую шампанским из бутылок в ответ на ее театрально-капризное заявление о желании немедленно принять душ. Ни сам Павел, впервые в жизни прикасавшийся к нагому и податливому женскому телу…

Первым, на правах главаря, неторопливо расстегивал штаны Зубко. Остальные облепили со всех сторон пьяную девчонку, томно улыбавшуюся и будто специально выставлявшую на всеобщее обозрение свои прелести. Похоже, ей безумно нравилось находиться в центре внимания, пусть даже оно и являлось следствием в высшей степени экстравагантного и вульгарного поведения. Никак не желая остановиться, она все более распалялась сама и распаляла молодых парней — с готовностью подставляла каждому для поцелуев губки, послушно раздвигала ножки, лишь чья-то ладонь касалась живота ее или бедер. Кто-то приподнимал Юльке голову и, нещадно проливая вино на без того уж мокрое тело, поил из фужера. Кто-то слизывал с еще не набравшей должной формы груди шампанское. Кто-то задирал вверх ее стройные ножки и стягивал мокрые чулки… Кто-то разглядывал и нетерпеливо ощупывал…

Тихо постанывая, Майская дозволяла делать с собою все что угодно. Стоны стали громче, когда на хрупкое тело навалился Бритый, и оглашали подвал до тех пор, пока последний из парней не поднялся с дивана…

Потом, вероятно, парни разошлись по домам, а Пашка рухнул на пропитанное противно пахнущим алкоголем ложе. Кажется, к нему прижималась Юлька; ночью она просыпалась и, возбужденно шепча, целовала, забиралась на него сверху, и они снова занимались любовью…

Или это привиделось в неровном, беспокойном сне?

Он не помнил. А если так и случилось, то определенно в те минуты Белозеров представлял себя с Ириной, покуда окончательно не проснулся тяжелым похмельным утром…

Рядом и впрямь, разметавшись в безмятежном сне, лежала обнаженная Майская. А он, хмуро поздравив себя с новым статусом «настоящего мужчины», поспешно собрался и ушел прочь.

Майор криво усмехнулся, так и не решив: набирать ли номер Филатовой. Однако стоило сунуть блокнотный листок обратно в бумажник, как телефон ожил, оглушив пронзительным трезвоном.

— Да, слушаю, — сняв трубку, ответил Белозеров.

— Павел здравствуй. Почему же не звонишь?

Мгновение ушло на то, чтобы унять удивление — это был голос Ирины.

— Привет. Отсыпался, — не стал ничего выдумывать молодой мужчина. — А как ты догадалась о моем приезде?

— Профессиональная тайна. Хороший журналист обязан знать больше, чем знают остальные обыватели, — шутливым, доброжелательным тоном поведала она. — Кстати, я закончила тот чеченский очерк; коллеги оценили и поздравили. Скоро его напечатают.

— Рад за тебя. Ира, предлагаю встретиться. Ты свободна вечером?

— Конечно, раз позвонила!..

Вечером, дождавшись ее в условленном месте, Белозеров хотел пройтись по городу, а потом устроиться в первом подвернувшемся уютном кафе. Но все обернулось иначе.

— Павел, — взяв его под руку и отчего-то поворачивая совсем в другую сторону, таинственно прошептала Филатова, — я приглашаю тебя на ужин при свечах. Моя машина стоит в квартале отсюда.

— Вот как?.. И куда же мы поедем?

— Не в Солнечный, разумеется. Ко мне поедем. Я ведь теперь живу совсем в другом районе…

Она уверенно вела по городу темно-зеленую «десятку», а он снова терялся в догадках от стремительных виражей ее поведения. Узнав его тогда под раскидистым грабом, одноклассница выглядела растерянной и смущенной, в движеньях и словах царила скованность. В тот день Ирина и впрямь походила на ученицу выпускного класса, безумно нравившуюся Павлу. Однако сейчас рядом сидела другая Филатова — смелая, решительная и отчасти самонадеянная. Самолично разыскавшая его по телефону; первой, не дав ему раскрыть рта, пригласившая к себе домой. Если так пойдет и дальше, то скоро он окажется в ее постели…

Разглядывая между делом дорогие часики, сверкавшие золотом на ее правом запястье, Белозеров незаметно поморщился. Нет, он всегда был не прочь развлечься на широкой кровати с симпатичной девочкой. Окунувшись после затяжных и кровавых командировок в мирную жизнь, Павел частенько придавался подвигам сексуальным — сия психологическая разгрузка была аксиоматически необходима организму, сознанию. Иначе, от внутреннего перенапряжения легко бы помутился рассудок. Однако в эти минуты холодным ветерком почему-то раздувало величественный воздушный замок, возведенный им в честь святой недотроги Ирины Филатовой.

Автомобиль повернул к загородному поселку, сплошь застроенному великолепными коттеджами. Между красно-коричневых черепичных крыш в лучах вечернего заката мелькнула серебристая Волга.

— Вот и приехали, — мимоходом объявила девушка, останавливая «десятку» во дворе двухэтажного дома.

Палермо вышел из машины, оглянулся на охранника, закрывавшего ворота и в молчаливом недоумении пошел за бывшей одноклассницей к открывавшимся высоким дверям.

А в доме его уже поджидали…

* * *

— Ну, здравствуйте, — неожиданно раздался сверху немолодой голос. — Пора нам, я думаю, познакомиться. Не так ли?