Майор поднял взгляд и увидел рослого, суховатого мужчину, спускавшегося по лестнице в просторный холл.

— Знакомься, это мой папа, — вполголоса подсказала Ирина, подталкивая гостя в спину.

— Леонид Робертович, — представился мужчина, протягивая руку Белозерову.

— Павел, — смущенно пожал он узкую, но довольно крепкую ладонь.

— Вы уж не обижайтесь на мою дочь — она наверняка не предупредила вас о моем здесь, так сказать, наличии.

— И не подумала, — кивнула Ирина. — Иначе он ни за какие крендели не поехал бы.

— Верно — не поехал бы, — кивнул майор. — А благодарность за быстрое освобождение из СИЗО в девяносто третьем передал бы через тебя.

Переглянувшись с дочерью, Леонид Робертович улыбнулся и решил не возвращаться к событиям двенадцатилетней давности. Он пригласил всех пройти в просторную гостиную, гостеприимным жестом указал на сервированный стол и, стал разливать по бокалам шампанское…

На вид ему было около шестидесяти. Сухощавый и стройный брюнет с седыми висками, спину держал ровно, точно имел военную выправку; двигался мягко, но уверенно. Лицо было приятным, с сетью морщинок возле серых глаз, с прямым заостренным носом, с тонкими бесцветными губами и глубокой ямкой на подбородке. Негромкий голос звучал убедительно, твердо.

— Павел, нам следует позабыть об одном давнем недоразумении, — поднял он бокал с искрящимся напитком.

— Да я уж позабыл, если вы об ультиматуме.

— О нем. Точнее о невыполненном условии, — Леонид Робертович коснулся левой рукой вилки, загнал ее меж тарелками, вздохнул. — И хотя было бы неплохо, если б тогда вы послушались, ну да бог с ним — с тем условием. Забудем. Согласны?

— Согласен.

Они пригубили шампанское и, слушая пожилого мужчину, старательно прерывавшего неловкие паузы, принялись за ужин.

Ирина периодически отлучалась и приносила из смежного помещения блестящие салатницы, кастрюльки с какими-то соусами, тарелочки. Ухаживая за мужчинами, в разговоре участия почти не принимала.

— …Кое до чего дозрел сам, кое что подсказали в неких министерствах. Потому-то и настала пора нам встретиться и познакомиться, — рассуждал спустя час ее отец, уже называя бывшего одноклассника дочери на «ты». — Видишь ли, Павел, я ведь многое знаю в силу своего высокого положения, особенности работы. Знаю и о твоих успехах, о недавно ушедших в Москву наградных документах на одну из высших наград России. Да и дочь вот поведала интересную историю о вашей встрече на Кавказе…

Он помолчал с минуту — волнуясь, подбирал слова…

— За ее спасение, Павел, отдельная тебе родительская благодарность! Верно говорят: добро всегда возвращается; поэтому никогда не жалел и не пожалею, что когда-то помог тебе выбраться из той передряги. Но не только из-за этого я попросил Иру привезти тебя. Существуют и другие на то причины…

Пока из уст первого прокурора Горбатовской области Белозеров, помимо благодарности, слышал лишь общие и малозначащие фразы. Он ничего не понимал. То ли Леонид Робертович присматривался к кандидату на «должность» будущего зятя, то ли оценивал лояльность «пробитого боевика» для какого-то таинственного поручения.

До этой минуты Палермо успел обнаружить лишь одну закономерность — прокурор становился гораздо разговорчивее, когда дочь удалялась на кухню

— в то самое смежное со столовой помещение.

— Дело в том, Павел… — проводив Ирину взглядом до двери, заговорил тот тише и быстрее. — Дело в том, что твоя бывшая банда во главе с несмышленым Зубко во сто крат безобиднее, чем преступник, обличенный большой властью. Ты разделяешь мою точку зрения?

Майор неопределенно пожал плечами — подобные мысли никогда не тревожили его голову.

— Как бы тебе объяснить… Я не могу утверждать, что ненавидел то общество, которое мы называли социализмом. Так же как не могу признаться и в любви к нему. Странным оно было, то время… С одной стороны, чем не правильнее ты спрягал глаголы — тем, образно выражаясь, длиннее маузер вешали на твой бок. А чем длиннее становился маузер, тем большими полномочиями ты обладал. Глупостью попахивает, идиотизмом!..

— А что же с другой стороны? — осторожно поинтересовался Белозеров.

— С другой стороны о таком беспределе, о такой коррупции во власти тогда никому не могло присниться в самом беспокойном сне. Воровали, разумеется… И секретари, и председатели, и прочие чиновники. Но чтоб дойти до такой дикости, бессердечия, хищной ненасытности… Никогда! — с горечью молвил прокурор, потирая от волнения пальцами виски. — А коррупция во власти, взявшая старт в начале девяностых — это, друг мой, почище бандитизма и всей организованной преступности вместе взятой.

— Разве? — искренне удивился майор. — А я считал…

— Нет и еще раз нет, — качнул головой Леонид Робертович, и устало процитировал: — «Но если люди, стоящие на страже законов и государства, таковы не по существу, а только такими кажутся, ты увидишь, что они разрушат до основания все государство, и только у них одних будет случай хорошо устроиться и процветать». Это сказал Платон две с половиной тысячи лет назад. В принципе, Павел, все общественные пороки: нищета, проституция, наркомания, воровство, тот же бандитизм, мздоимство врачей и преподавателей вполне излечимы, если общество борется с ними всерьез и всем миром. Но коли сама власть, обязанная следить за порядком и должная направлять усилия совместной борьбы, коррумпирована сверху донизу, то она и являет собой самый ужасный порок из всех известных. Что делает невозможным излечение государства от прочих болезней.

— Кстати, папу ничуть не удивила жестокость твоих методов ведения войны, — вздохнув, пожала плечиками Ирина, внося в столовую кофейник. — Так что, у тебя появился надежный союзник.

— Во-первых, Ирина, он лучше нас знает, какими должны быть те методы, — твердо молвил отец, откидываясь на спинку стула, — А во-вторых, вы — дети своего времени; ваше сознание формировалось, когда в стране вовсю кипел беспредел диких девяностых годов! Ты же в своих статьях никого не щадишь. Не так ли?

— Это журналистка, папа. И у меня в руках диктофон или ручка с блокнотом, а не автомат. Ладно, я умолкаю! — рассмеялась она, завидев готовность мужчин возражать слаженным хором.

Покончив с кофе, Леонид Робертович ласково распорядился:

— Ты приберись тут, Ирочка, а мы пока поднимемся в кабинет — покурим.

Кабинет занимал почти четверть второго этажа. И там, плотно прикрыв за собою дверь, прокурор сказал главное:

— Павел, мне необходима твоя помощь.

Офицер спецназа в растерянности остановился, да пожилой мужчина гостеприимным жестом пригласил располагаться…

— Ты, верно, в курсе, что господин Стоцкий правит нашей губернией седьмой год, — тяжело вздохнул Филатов. — Стоцкий — монстр, дошедший до верхушки областной власти по головам и костям человеческим — у меня имеется масса косвенных улик — о них-то я и собираюсь тебе поведать. Однако губернатор повязан с множеством темных личностей, включая тех, кто прочно сидит в столице. Одним словом, свалить его не просто даже мне — человеку, напрямую подчиняющемуся Генеральной прокуратуре. Ты присаживайся, разговор долгий…