Набежавшая толпа пугачевцев смяла и завихрила куда-то в сторону офицеров, сбила с ног и прошла по спине полковника десятком жестких лаптей. Полковник, с пустым пистолетом в руке – и не застрелиться даже! – так и не успел отдать никакой команды своим гренадерам. Он задыхался под тяжестью чьего-то пропотевшего от бега тела в сырой овчине, не сопротивлялся грубым ухватистым рукам. Подумал обреченно и безвольно: «Конец! Всему корпусу конец! А еще вечером проклинал несчастного генерала Кара…»

Желания бежать куда-то и жить посрамленным у него не было, да и куда побежишь – поздно уже. Его подняли за плечи и крепко встряхнули. Боясь увидеть у глаз черный ствол ружья, с усилием открыл снегом залепленные веки. Кто-то зло пошутил:

– Упал, так целуй мать-сыру землю да становись вновь на ноги. Вот так!

Полковник Чернышев увидел по бокам молодых улыбающихся яицких казаков. Один из них неуважительно ткнул кулаком в спину, надоумил:

– Поклонись, старого лесу кочерга! Сам государь Петр Федорович сюда едет!

Редколесьем – в каком только овраге и скрывались? – через еле видный под сугробами кустарник к богом проклятой проселочной дороге, в окружении казачьих атаманов, вспушивая не слежавшийся еще снежный покров, на белом коне скакал величественный всадник. Под распахнутым белым полушубком зловещим алым пламенем полыхал шелковый кафтан, перетянутый желтым витым кушаком.

«Вот он каков, оживший государь Петр Федорович, царь мужицкий!» – подумал полковник Чернышев, и что-то оборвалось под сердцем: на лице бородатого всадника полковник явственно разглядел счастливую и беспощадную одновременно улыбку победителя.

* * *

Илья Кутузов расставил свои сани веером, чтобы перекрыть дорогу и обочину от возможного внезапного нападения: шутка ли, господин полковник доверил ему бережение всего корпуса!

Илья сидел на коне, время от времени вставал в стременах – хотелось видеть, как идет переправа через лед Сакмары. Ну, слава богу, вон и калмыки уже на том берегу показались, поднявшись со льда на взгорок.

– А я тебе говорю, что есть она, эта нечистая сила! – спорили на ближних санях молодые гренадеры. Толстощекий солдат, засунув руки под мышки и так прихватив ими ружье, сплевывал на снег и ехидно улыбался в ответ на горячие убеждения щербатого товарища.

– У нас в деревне старики специально собирают эту траву – высокая, как крапива, у нее широкие листья, – говорил щербатый. – А цветет мелкой светло-розовой метелкой. И запах подходящий – тяжкий, ажно дух захватывает.

– Это что же, старики собирают старухам, что ль, нюхать тот запах тяжкий? – прикинулся простачком толстощекий солдат, которого звали Степаном. Степан поднял голубые глаза на улыбающегося Илью Кутузова и подмигнул ему заговорщически, дескать, посмотрите, господин подпоручик на моего дружка: поутру резвился, а к вечеру сбесился – это про него такая присказка выдумана!

– Да не нюхать! – горячился щербатый Тарас. Илья Кутузов видел его спину, поминутно дергающуюся, будто сбрасывал что-то с плеч, глубоко надвинутую на голову суконную треуголку. – Это же богов батожок! Трава так называется! Ее же вешают над входными дверями домов и скотных построек…

– Неужто и скоты нюхают? – Брови у краснощекого Степана полезли на широкий чистый лоб, столь ловко разыграл он недоумение.

– Да нет! Нечистую силу отгоняет тот богов батожок! Вот зачем вешают. А кто из мужиков идет в лес аль на болото, так вешает эту траву рядом с тельным крестом…

– A-а, чтоб под носом пахло? – опять искреннее изумление.

– Господи! – чуть не взмолился Тарас такому непониманию. – Воистину легче мертвеца рассмешить, чем дурака научить! Тебя что, с колокольни блином убили, да? Толкую, трава от порчи лешего или водяного… – Пояснение прервали дружным хохотом. Тарас понял, что его самого разыгрывают, дико выпучил глаза, хотел взорваться руганью, но, увидев, что и подпоручик Кутузов закатился в беззвучном смехе, прикрыв рот рукавицей, не сдержался и сам захохотал:

– Ах черти, ах болотные кикиморы, вот я вас…

Бомбы рванули нежданно, более десятка фонтанов земли и снега взметнулись выше стоящих у дороги деревьев. Илья Кутузов, скорее подсознательно, чем осмысленно, крикнул своим гренадерам:

– В ружье! Ложись к бою! – и сам соскочил с коня, чтобы не маячить под возможным ружейным прицелом.

– Бунтовщики! – резанул душу чей-то звонкий и надорванный испугом крик, заглушенный вторым, не менее точным, будто заранее пристрелянным залпом.

Не успели осесть поднятые взрывами вихри, как по обе стороны дороги, сминая кустарник и утопая по колена в снегу, словно из-под земли, черной парящей дыханием на морозе стеной встали сотни мужиков и с громкими воплями кинулись на оторопевший гренадерский батальон майора Естифеева и собранных по крепостям солдат. Расстояние до мятежников сокращалось быстро и надо было как-то их остановить.

– Целься точно! – Илья Кутузов, себе на удивление, не растерялся, словно это не первое его сражение с настоящим врагом, а всего лишь учение с рекрутами в глухом местечке Студеного оврага под Самарой. Гренадеры залегли кто в санях, кто рядом, вскинули ружья, начали ловить на прицел набегающих бунтовщиков.

Илья Кутузов выхватил шпагу и поднял ее над головой. До набегающих врагов осталось шагов тридцать. Видны раскрытые черные рты, из которых клубами, словно из узких волоковых оконцев бани, выталкивался горячий пар, видны снегом и сединой припорошенные бороды, раскрасневшиеся лица молодых мужиков и малолетков лет по двадцать. Бежать, утопая, было тяжело, но враг надвигался неумолимо, беспощадно: Илья Кутузов отчетливо видел зловещий отблеск на выставленных далеко вперед тяжелых рогатинах, пиках, а у иных непривычные для мужиков солдатские ружья со штыками…

– Пали! – вскрикнул Илья Кутузов, деревенея спиной, словно мужицкая рогатина вот-вот вспорет ему ненадежно прикрытую мундиром грудь. И взмахнул легко свистнувшей шпагой.

Залп получился столь удачным, что с десяток нападавших завалились в рыхлый снег. Прочие остановились, раздвоились и отхлынули в стороны, норовя обойти арьергадный полувзвод и кинуться всем скопом на остальное войско, где, обняв ружья, в санях минуту еще назад дремали в надежде весьма скорого отдыха в Оренбурге гренадеры майора Естифеева и где теперь творилась сущая паника, подхлестываемая беспорядочной стрельбой солдат и воинственными криками тысячной набегающей толпы…

– Зарядить! Целься спокойно! Не дрожи рукой! Пали! – снова подал команду Илья Кутузов, чтобы хоть как-то помочь батальону и дать возможность гренадерам изготовиться к залповой стрельбе. Но в голове колонны снова рвануло разрывами пушечных бомб, эхо артиллерийской стрельбы смешалось с криками дерущихся. Кто-то, бросив ружье, уже поднял руки на милость победителей, где-то пытались небольшой кучкой штыками пробиться к лесу и там найти спасение, а оттуда, где был командир корпуса, как раскаленный шар, от саней к саням перекидывали страшные слова: «Засада! Измена!»