— Да, ты некъасивый, — согласился Витя. — Тебе надо кожаную куутку купить.

Ленка уже хихикала, забыв о том, что минуту назад придумывала страшные кары для отца. Макс тоже улыбался, но грустновато. Зазвонил телефон, сын поднял трубку.

— Вот скажите, Клавдия Васильевна, как вам удается семью сохранять? — взмолился Илья.

— А мне и не…

— Мам, тебя, — протянул трубку сын.

— Алло.

— Это Ирина Юрьевна на аппарате.

— Ой, подождите секундочку, я к другому телефону перейду, — попросила Клавдия. — Макс, положишь трубку?

Клавдия плотно закрыла за собой дверь спальни.

— Да.

— Это вы? — спросила Витина бабушка.

— Да-да…

— О-о-о-ой!!! — завыла вдруг та, словно включила какой-то тумблер горя. — Ужа-ас какой, како-ой кошма-ар… Мне сын позвонил…

— Да, — сказала Клавдия.

— Витенька там, наверное, плачет горько?

— Я ему ничего не сказала, — нехотя проговорила Клавдия.

— Да? Почему? — выключила воющий тумблер бабушка. — А вообще-то правильно.

— Простите, вы что-то хотели?..

— Да! Я тут для вас проделала кое-какую работу.

— Какую работу? — испугалась Клавдия.

— Я сходила к экстрасенсу. Показала Нинкину фотографию. Знаете, просто проверить хотела. Вот, а экстрасенска, это дама вообще-то, только посмотрела на фотографию и говорит: женщина убита. Ее уже нашли. Вижу пустырь, слышу поезда…

Если бы Клавдия была на сто процентов уверена, что Ирина Юрьевна не привирает, она бы сильно удивилась.

— Да, это все очень интересно, — поторопила бабушку Клавдия.

— Но это еще не все. Сергей этот Нинку не один убивал, — как самую страшную государственную тайну, выговорила бабушка.

— А кто вам сказал, что Сергей убивал? — удивилась Клавдия.

— Ну, его же поймали. Так вот, экстрасенска эта сказала так: мужчина и женщина — вот убийцы.

— Спасибо, очень ценная информация, — не удержалась от сарказма Клавдия. — Вы не знаете, сын ваш не собирается своего ребенка домой…

— Ой, что вы! Сейчас совсем не время. Это же похороны начнутся, то-се…

— Всего доброго.

Клавдия повесила трубку.

Для очистки совести Клавдия позвонила еще и Никите, впрочем, дома его не было.

А когда вернулась на кухню, то застала там всеобщее веселье.

Витя учил Илью, как угодить женщине.

— Никогда ее не деугай за вовосы. И не тоукай.

— Не буду, — утирал слезы смеха Илья.

— И если она спит, никогда не наливай ей в ухо воду…

— Ой, я сейчас, ой, я не могу, — Ленка умчалась в туалет.

— А самое гуавное — не смотуи на ее тъусики. Женщины это не любят…

«Я его никому не отдам, — совершенно трезво подумала Клавдия. — На всем белом свете он только мне и нужен. И потом — количественный состав нашей семьи не изменится».

Стало легче от этой мысли. Но тяжесть — непонятная, смутная, необъяснимая тяжесть почему-то не ушла…

Воскресенье. 20.41 — 22.12

После телефонного звонка вдове Чубаристов лег спать. Сразу навалилась усталость и безразличие. Себя он больше не ругал — он просто презирал себя, поэтому силы на ругань не тратил. Он махнул на себя рукой.

Проснулся уже когда за окном стемнело, сонно потянулся, встал, полез в ванну, поплескался под душем, выбрился гладко, надел свежую сорочку, а когда натягивал пиджак, отчетливо подумал как о давно решенном: «Я ее убью. Вот зачем я еду к ней».

Он сходил на кухню и выбрал самый острый нож с узким лезвием. Положил в карман, но потом вынул. Обернул лезвие бумагой, чтобы не порезаться случайно, если сунет руку в карман.

Она открыла не сразу. Сначала долго смотрела на Чубаристова в глазок — он слышал ее шаги и близкое, через дверь, дыхание.

— Ну, чего пришел? — вместо «здравствуй» спросила она.

— Да так…

— Очень вразумительно, — улыбнулась она.

Эту ее улыбку Чубаристов ненавидел больше всего.

— Ну заходи, хватит ноги вытирать.

— Так ведь лужи, ботинки грязные, — оправдался Чубаристов.

— Только ботинки?

— Что?

— Твою грязь о коврик не ототрешь.

Чубаристову вдруг пришла в голову безумная мысль о том, что эта женщина все про него знает. Даже холодный пот прошиб.

— Ну заходи уже, чего мнешься? Терпеть не могу этих плебейских штучек. Придет, в прихожей мнется, вроде такт проявляет. Ты сам из деревни?

— Нет, я из…

— Мухосранска какого-нибудь.

Чубаристов подобострастно хихикнул.

Он сел в кресло, а она напротив него — на диван. Заложила ногу на ногу. Достала сигарету.

Чубаристов метнулся к ней с зажигалкой. По пути задел за столик. Слава Богу, ничего не свалил.

— Ты что, напился?

— Почему? Я…

— Лучше бы ты напился, — выпустила она дым. — Я бы на твоем месте напивалась каждый Божий день до беспамятства.

— Почему?

— Чтоб совесть не мучила. Но ты — это ты, а я — это я.

— Да, все люди разные, — снова заискивающе улыбнулся Чубаристов.

— О! Как философично! — уголком рта улыбнулась она. — Это ты в университете выучил? Есть еще мудрости в запасе?

Чубаристов сцепил зубы. Почему? Ну почему он позволяет этой женщине издеваться над ним, как над пацаном?

— Ты меня глазками своими мутными не сверли, — улыбнулась вдова. — А то я смеяться стану. Правда очень смешно. Сидишь пыжишься… А что, на твоих подследственных это действует?

— А хочешь, я тебе скажу, кто твоего мужа застрелил?

Чубаристов этого, конечно, не знал. Но ему всегда хотелось назвать ей имя и адрес этого человека. Ему казалось, она тогда его освободит. Смутно он предполагал, что ей по каким-то непонятным для Чубаристова причинам хочется потравить свою душу прикосновением к палачу.

— Не хочу, — вдруг ответила она. — Большего ублюдка, чем ты, я не выдержу.

— Зачем я тебе? — опустошенно спросил Чубаристов.

— Ох, Порфирий Петрович, не скажу. Кстати, ты хоть знаешь, кто это?

Чубаристов каждый раз собирался прочитать «Преступление и наказание», но каждый раз забывал и снова попадался, как двоечник.

— Впрочем, тебе это и не надо. Сразу после «Колобка» — неподъемно.