– Это ведь никак не связано с кроликом? – без обычной злобы спросила Айна.

На заднем плане нашего разговора мой телефон тренькнул: очередное сообщение.

– Не знаю, – с трудом ответила я. По крайней мере честно.

Айна молчала, молчала и я. Боюсь, молчали мы об одном и том же.

– Я должна обсудить с вами отношения Греты и Томми. Я кое-что узнала…

Айна затягивала паузу. Но и отбой не нажимала. Наконец спросила:

– Какое это теперь имеет значение?

Каждое слово давалось мне с трудом.

– Не по телефону. Мы можем встретиться?

На этот раз Айна молчала так долго, что я уже подумала, что связь прервалась, просто гудков нет.

– Грета умерла от менингита, – твердо выговорила она наконец.

Телефон чуть не выскользнул из моей ладони.

– Нам позвонили и сообщили сегодня утром. Она не покончила с собой. Думаю, вам важно это знать.

– Айна, я…

– Мне в любом случае сейчас некогда, – быстро и четко проговорила она. Смягчилась. – Я не пытаюсь от вас отделаться. Мне действительно некогда. Я еду к Туяре на родительское собрание. Всего хорошего.

Гудки.

Сосны шумели. Невидимая птица словно била клювом по серебряной наковальне. Мое сердце стучало, но все не могло поймать ее ритм.

Я проверила телефон. Сообщение от Ники. Я не стала его открывать – Вера уже наверняка там. Набрала Лену.

– Привет. – Тоном она дала понять, что я оторвала ее от чего-то важного. – Что такое?

– Дело Греты закрыто?

– Почему тебя это волнует?

– Не волнует. – Я смотрела на сосны. – Просто для общей картины. Я же работаю по их кролику.

– Вот и работай.

Гудки. Я удивленно посмотрела на телефон. Нашла номер нашей лаборатории.

– Кать, привет.

– По кролику биохимии пока нет.

– Я посплетничать. – И услышала, как Катя поудобнее устраивается в кресле: отъехала от стола, может, даже вытянула ноги.

– Посплетничать?

– Только не говори, что не знаешь. Ты все узнаешь первой.

Катя ухмыльнулась в трубку.

– Ну-у-у, – потянула, – это пока не на сто процентов. Девочки говорят, вскрытие показало разрушение структур головного мозга. Вероятно, у Греты был энцефалит. Или менингит. Но это точно не передоз снотворного.

Мне было нечего сказать в ответ. Очевидно, Айна права: имеет ли все это теперь значение? Запутанная жизнь с ее драмами и тайнами осталась позади. Грета умерла. Смерть ее была внезапной, но естественной.

– Это же хорошие новости, да? Все объяснилось. А то неприятно как-то было думать, что вот человек имел все, но все же покончил с собой.

Я прервала ее рассуждения:

– Кать, это точно?

– Отправили в вирусную лабораторию на электронную микроскопию. Там скажут точно, что это. Представляешь, мозги – в кашу, – кровожадно-радостно заключила она. – Но учти, я тебе этого не говорила!

14.05

И все же я поехала в школу. На сей раз в женскую. Я хотела поговорить с Айной.

Мне нужно было услышать это от нее. Такими словами, какие умеет выбирать только Айна: наотмашь, не оставляя ни малейшей надежды на иное толкование. Мне это нужно было, чтобы выбросить Томми из головы. Лжеца, притворщика. И еще мне хотелось понять: что же ему на самом деле от меня было надо? Чтобы закрыть эту историю для себя навсегда.

Залить бетоном. И никогда больше не вспоминать.

Школа имени Софьи Толстой в Хамовниках меня поразила. Я представляла себе что-то большое, светлое и ясное. А оказалась перед приземистым рыжеватым ветхим зданием. Выглядело оно так, как будто его построил ребенок в рамках развития мелкой моторики, – кривовато. Но потом помогла доделать мать, так что крыши хотя бы совпали с периметром стен.

Телефон в сумке закукарекал.

Я выудила. Сообщение от Веры: «Все в порядке, прошло нормально. Но Ника, конечно, страшно обижена. Заберу ее сегодня к нам».

Настучала Нике сообщение: «Знаю, что это трудно простить, но все-таки – прости. Я все объясню. Люблю тебя». Ответа не дождалась.

Я подошла к воротам с синей табличкой. Нет, все верно. Школа имени Софьи Толстой-Берг. Памятник истории архитектуры, XIX век. А, ну ясно. Старинную оболочку сохранили нетронутой.

Внутри же все оказалось, как я себе и представляла: светло и чисто. Начинку давно и полностью поменяли, приведя к современным гигиеническим стандартам. В фойе висели обычные для любой школы портреты: вся вот эта общекультурная ахматовацветаеваковалевскаяшпильрейн. Пахло так, как пахнут только школы: большим количеством детей. Лишь низковатые старинные потолки заставляли невольно втягивать голову.

– Вы на собрание? – окликнул меня голос с хрипотцой.

С лестницы спускалась женщина – первым делом я увидела ее глаза, большие и лучистые. Круглые, как и лицо, обрамленное черными с проседью волосами. А женщина уже протягивала руку:

– Тина. Вы в какой класс?

Я с удовольствием пожала руку, теплую и уверенную. Есть же такие люди, которые внушают симпатию с первого взгляда. Мне так понравилась Тина, что даже жаль было, что мне не на собрание.

– Ариадна Ледовская. Я из полиции. Должна встретиться с Айной. Она должна быть здесь.

Тина весело хлопнула себя ладонью по круглому лбу, исчерченному морщинами:

– Полицейская, точно! Идемте, я вас провожу. Там вы сможете подождать. Потом приведу Айну. Туяра, вообще, хорошая девочка, она только кажется ершистой. Сейчас ей особенно тяжело. Она все загоняет в себя. Мы стараемся ей помочь в это трудное для нее время.

– Ох! Что вы, – мягко заверила я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Извините, я не хотела вас встревожить! С Туярой все в порядке. Мне просто надо уточнить у Айны несколько деталей. Мелочей. Бытовых.

Тина усмехнулась:

– А я не встревожена! – Обернулась. Нервно пригнула голову. – Упс, – и опять усмехнулась. – Не привыкнуть к этим потолкам. Давайте перейдем в новый корпус, там-то все нормально.

– Симпатичное здание, – отозвалась я. Хотя и мне в нем было не по себе. Тесно. Душно. Несмотря на светлые стены, полы и потолки. – Странное только. Как в таком раньше жили?

– Не жили! В прошлом веке здесь был музей.

– Чего?

Тина захохотала:

– Хороший вопрос! А ничего!

– Как это?

– Музей Толстого. – Она сделала гримасу. – Музей! Вот его диван. Вот его стул. Такой бред… Типичный двадцатый век. А, нет! – опять захохотала Тина. – Еще раньше – до музея! – жили. Собственно Толстые, Софья и Лев. Но как – тоже не пойму.