пьесы «В ожидании Годо» и «Конец игры». В Жане Жене, авторе романа «Богоматерь цветов» и пьес «Балкон», «Негры», «Служанки» и «Ставни», мне нравилась избыточность. Меня влекла жизнестойкость, разлитая в его творчестве, как и, безусловно, в творчестве Беккета: в этом ирландском писателе, самом беспросветном, самом мрачном из модернистов, все же таится радость. У Беккета ты находишь нечто освежающее: готовность к бою. Ему совершенно неинтересны фальшь и притворство. Со временем я разглядел в его книгах радость и просто влюбился в нее. Вдобавок его книги были уморительно смешными. Я упивался тем, как он прорвался сквозь паутину так называемых модернистов и просто отшвырнул эти тенета. Выкинул на помойку. Убрал со стола грязную посуду и заявил: «Ну ладно, а что здесь есть на самом деле?»

Я постоянно что-то читал, но вовсе не был человеком из литературного мира. Не изучал книги, не ходил на лекции по литературе. Литература была для меня моим личным тонизирующим средством. Мне не требовалось, чтобы мои мнения о книгах проверял или подтверждал кто-то другой. Книги я читал для удовольствия, а еще потому, что они способны переделать человека.

В моем понимании Беккет и Жене намного ближе к Гессе по мировоззрению: их радикальные намерения напоминают идеи метаморфозы и трансцендентности у Гессе. Хотя у общественной активности битников был мощный политический аспект, она, в сущности, представляла собой философию «выхода за пределы» обыденного мира и уходила корнями в стратегию метаморфозы. В наше время Гессе читают редко, и, пожалуй, мало кому теперь известно, какой эффект он оказал на молодежь лет пятьдесят-шестьдесят назад. Но если вы не учтете его глубокое влияние на ту эпоху, то упустите из виду один из важнейших элементов истории. А это и моя личная история.

Мы с Мишелем целиком подпали под обаяние этих идей, которые в то время были абсолютно свежими. Нам не терпелось превратить их в руководство к действию, отправиться в наше собственное «Паломничество в страну Востока». На этой почве мы решили взяться за изучение йоги. Первой помехой стало то, что в 1958-м в Нью-Йорке попросту не было студий йоги и тем более заслуживающих доверия учителей йоги: ни высококвалифицированных, ни средней руки. В Северную Америку иногда приезжали с визитами свами и йоги (началось это с Всемирного парламента религий, который состоялся в 1893 году в Чикаго; вступительная речь Свами Вивекананды на нем стала сенсацией). Но школ йоги возникло лишь несколько, ни один учитель так и не завоевал себе громкую репутацию. Пожалуй, в Америке стал более-менее известен только Йогананда, чья книга «Автобиография йога» была издана в 1946 году. Книга, вполне доступная для восприятия, но широкая публика ее все равно не знала. Как бы то ни было, мы с Мишелем прочли, должно быть, именно книгу Йогананды и, вдохновившись ею, стали разыскивать в Нью-Йорке практикующих йогов.

Нам никак не удавалось найти такого учителя, но я додумался заглянуть в список фирм и предпринимателей в нью-йоркской телефонной книге на букву «Й». И мы обнаружили одну-единственную запись — «Йоги Витальдас»! Мы позвонили ему, назначили время и через несколько дней стояли перед дверью его квартиры в многоэтажке на какой-то из Восточных 80-х улиц. Мы совершенно не знали, чего от него ожидать. На тот момент слово «йог» не имело для нас конкретного наполнения. Мы понятия не имели, чем занимаются йоги, как и где они живут.

Йоги Витальдас открыл нам дверь. На вид ему было за пятьдесят. Ноги босые, просторное одеяние, похожее на индийское.

— О, наконец-то пришли мои chelas, — сказал он, когда мы переступили порог. Встретил нас с распростертыми объятиями.

«Chelas» значит «ученики» или «последователи», но тогда мы с Мишелем не знали этого слова. Он привел нас в свою гостиную и немедленно дал нам первый урок йоги. Со време-нем я понял, что среди его клиентуры преобладали дамы с Аппер-Ист-Сайда, которых интересовала гимнастика ради хорошей фигуры; потому-то он обрадовался, что мы пришли к нему учиться.

Эта встреча стала решающим моментом. Теперь у нас обоих была программа занятий йогой, которую мы выполняли каждый день. Йоги Витальдас преподавал хатха-йогу: то есть те самые асаны (позы), которые ассоциируются с йогой у большинства неспециалистов. После урока он пригласил нас к себе на кухню и принялся рассказывать про вегетарианскую кулинарию. Я немедленно перешел на вегетарианский рацион, который с тех пор остается одним из главных принципов моей частной жизни. Лишь много лет спустя я обнаружил, что Йоги Витальдас был основным учителем йоги для знаменитого скрипача Иегуди Менухина.

Моим вторым учителем стал индиец, доктор Рамамурти С. Мишра, который в то время работал психиатром в больнице Бельвью. Доктор Мишра преподавал раджа-йогу: под этим обычно подразумевается просто медитация. Мы трое: Мишель, Альберт Файн и я — познакомились с ним спустя несколько лет, примерно в 1960-м, наверно. Он занимался с небольшой группой у себя на квартире, на 28-й улице близ Второй авеню. Это был довольно красивый мужчина лет сорока пяти, чрезвычайно учтивый, с пронзительным взглядом черных глаз. На занятиях он детально учил практике медитации — как привести сознание в состояние ясности и уравновешенности. Стандартной частью обучения были повторения священных слогов в качестве мантр, а также пранаяма (дыхательные упражнения). Я не вошел в круг ближайших учеников Мишры, но регулярно посещал занятия. Альберт, наоборот, очень увлекся доктором Мишрой как учителем медитации и продвинулся в практике намного дальше, чем мы с Мишелем. Вскоре Альберт начал отправляться в одиночные ретриты за город, а иногда и в Нью-Йорке подолгу хранил абсолютное молчание.

Спустя несколько лет мне попалась книга доктора Мишры «Руководство по психологии йоги». Она прочно опирается на «Йога-сутры» Патанджали. Я не знаю более удачной книги и более полного изложения системы индийской йоги и ее философии. У меня сразу теплеет на душе, стоит лишь вспомнить о мудрости доктора Мишры и его внимательном отношении к ученикам.

Когда годы моей учебы в Джульярде подходили к концу, я сказал Альберту, что хочу поехать в Париж и позаниматься у его преподавательницы Нади Буланже. Он тоже счел, что идея блестящая, и вызвался написать Буланже рекомендательное письмо. Я подал заявку на стипендию Фулбрайта для учебы у Нади Буланже в Париже. Стипендию мне предоставили. Но одновременно я подал заявку на стажировку Фонда Форда по программе для композиторов, только что получивших дипломы. Им предлагалось стать композиторами-резидентами в системе государственного школьного образования в США. Преподавать в школе было необязательно: молодые композиторы должны были всего лишь писать музыку для