– Вышли из дома. Он держит ее под руку.

– Идут к детдому, Ольга Петровна смеется.

– Повернули в боковой переулок.

– Он ее обнимает. Идут по переулку обратно.

– Опять обнимаются. И опять идут по переулку.

Ольга Петровна опоздала на два часа. Быстрая, счастливая, она пролетела по двору и даже не заметила, что никто из ребят не подбежал к ней, как это бывало раньше. Не обратила внимания, что первый день не оказалось писем. Ей было не до этого.

А красивые заграничные конверты шли и шли, и буквы уже были похожи на вопросительные знаки, словно кто-то никак не мог понять, что произошло. И никто не видел, как детская рука тихо забирала их из ящика и складывала нераспечатанной стопочкой под матрац.

Вечером в детдомовской спальне слышался шепот.

– Вовка, а тебе отец часто письма шлет?

– Шлет.

– Что он пишет, Вовк?

– Ну, пишет, жди, приеду заберу. Будем снова вместе.

– А еще?

– Что еще… Пишет, что воюет. Ты спи, Юрка. Хватит.

– А мне ничего не пишет. Честная правда. Вот когда мы жили в Саратове, он меня очень любил. Он мне каждый день мороженое приносил. Придет с работы и скажет: «Привет, Юрка, расти скорей, на охоту пойдем!» Не веришь? Честная правда!

– Ты же говорил, что в Воронеже родился.

– Ну, говорил. А потом мы еще в Саратове жили.

– Рассказывай… Ладно, спи.

– Я сплю… Вовка, Вовк… Ты не веришь, что мы жили в Саратове? Так вот, мы там и не жили совсем. И в Воронеже не жили. И отца у меня никакого вовсе нету. Честная правда.

– Как нет? А куда он делся?

– Его, Вовк, и не было. Мне так мама сказала. Что у всех есть, а у меня нету. Ну просто вот никакогошнего нету. А я взял и придумал его.

– Врал, значит?..

– Я, Вовк, не врал. Я по правде придумывал. Честная правда! Вон Гарик рассказывал, как ему мороженое приносили. А я представил, как будто это мне приносили. На охоту у Бориса отец ходил. Вот я и подумал, как будто это мой отец ходил на охоту. Ну, а про фронт я хотел у тебя узнать. А то я не знаю, как мне отец с фронта писал…

– Просто это. Подумаешь!.. С фронта… Я тебе завтра подарю несколько писем моего отца. Ладно? – Вовка это сказал и как-то громко засопел носом. Можно было подумать, что он действительно спал.

У Славы Галкина не было ни отца, ни матери. Ему было восемь лет, он жил в детдоме и учился в школе. Фамилия учительницы его была Галина. Всем ученикам родители давали с собой вкусные завтраки, а Славке никто не давал. И Славка иногда на уроках мечтал, что он вовсе и не Галкин, просто ошиблись где-то и поставили лишнюю букву. А фамилия у него такая же, как у его учительницы, и он Вячеслав Галин. Но фамилии ведь исправлять нельзя, и Славка только мечтал об этом, и еще мечтал, что если бы все было именно так, то учительница оказалась бы его мамою и давала бы ему в школу свертки с завтраками. И Славка чуть-чуть недолюбливал букву, которая разбивала всю его мечту. И потихоньку пропускал ее. А в диктантах за ошибки ему ставили двойки. Однажды учительница очень рассердилась. Она сказала:

– Почему ты, Галкин, пропускаешь в славах букву? Никто не делает таких странных ошибок. Смотри, что ты написал: «Светило жарое солнце, и мы пошли упаться на речу». Это просто непонятно. Завтра перед уроком зайдешь ко мне.

И Славка пошел к учительнице. Та продиктовала ему диктант, прочла слова с пропущенной буквой «к» и рассердилась. А потом почему-то спросила о родителях. Велела заходить еще. Но главное, завернула ему в газету завтрак.

Славка стремительно летел в школу. В перерыв он не ушел, как обычно делал, в коридор, а достал свой завтрак, хотя совсем не хотел есть.

Когда учительница проверяла новый диктант, она задержалась на работе Славы. В диктанте не было ни единой ошибки. И все буквы «к» стояли на своих местах. Ошибка оказалась только в одном слове. Было подписано: «В. Галин».

Но учительница, наверное, не заметила этой ошибки.

Вернувшись в Москву, я скрыл от своей дальней родственницы тети Кати, что мне предлагали пойти в местный детдом. Еще не хватало! Тетя Катя так любила меня. Она всегда об этом маме моей говорила, я хорошо запомнил: «Ну, мальчишка у тебя, Дуся… Хорош! Отдай мне его! Эх, отдай, Дуся! – А потом вздыхала и жаловалась: – Счастливая ты. Сын у тебя, и муж хороший. Ровесники ведь мы, а я – в девках…»

Тетя Катя придирчиво осмотрела мои вещи и примерила на себя шелковую тенниску. Я заметил, что она очень постарела. И сказал ей об этом. Тетя Катя рассердилась, закричала на меня. А потом долго исподтишка рассматривала себя в зеркало. Повеселела она, только когда пришел в гости дяденька старшина. Они пили чай и смеялись. И говорили, что вот целая семья собралась. И я пил чай и тоже смеялся. Мне тоже было весело, что такая хорошая семья собралась.

И проснулся ночью от громкого шепота. Мужской голос говорил:

– Катерина, пусти. Ну, пусти. Я тихо.

А тетя отвечала:

– Нельзя, чудак. Я же с мальчиком сплю. Он проснется.

И опять мужской:

– А сколько это будет продолжаться? Что же я, вот так и буду? Война ведь, Катя, не сегодня завтра в часть отправят… А ведь мы люди, Катя…

А тетя сказала:

– Не знаю, что делать, просто не знаю… Ох, всю жизнь мне не везло!

Утром дядя старшина был опять весел. Он даже похлопал меня по плечу и сказал:

– Хороший будет боец! Командиром станет! Маршалом! Хочешь стать маршалом? Тогда бери бумаги и пиши. Пиши: «Дорогой дедушка председатель! Я сирота. У меня нет ни матери, ни отца…»

– У меня отец на фронте, – сказал я.

– Ничего. Я говорю как лучше. Пиши: «Ни матери, ни отца…»

– А у меня есть отец! – упрямо повторил я.

– М… «Прошу определить меня, дорогой дедушка, в суворовское училище». Понял? – Дядя старшина подмигнул и весело сказал на прощание: – А потом поучишься, и глядишь – погоны со звездочками! Маршал! – Он красиво щелкнул передо мной каблуками: – Разрешите идти, товарищ маршал?

Повернулся и бойко вышел. Только я заметил, что, отойдя, он замедлил шаг, сгорбился и стал со спины вдруг старым-старым. А тетя Катя почему-то посмотрелась в зеркало.

В этот день я попросился в местный детдом. Меня взяли.

Толя Макеев был самым старшим в спальне детдомовских ребят. Витька был самый маленький. Все знали, что у Толи Макеева есть довоенная вещь, которую он, как он сам сказал, не отдал бы ни за какое золото. Это – бинокль. Ребята немного завидовали Толе. А больше гордились, что вот у него есть вещь, которую он не отдал бы ни за какое золото.