— Она была убийцей, — возразила бабушка, — ни одно раскаяние не может искупить убийства сотен людей, причем это были зверские убийства. Возможно, поэтому ее саму настигла такая страшная смерть.

— Но я не вижу тут ничего страшного, — возразил Вадим. — Исчезновение — да, но это непонятно, а не страшно.

— По-вашему, неизвестность не страшна? — усмехнулась бабушка. — А по-моему, это самое страшное, что только может случиться… Тем более никто не знает, что произошло на самом деле, и, насколько я понимаю, уже никогда не узнает…

— Интересно все-таки, что она сожгла в камине? — задумчиво проговорил Вадим.

— Возможно, старые вещи. А может, бумаги. В любом случае, камин тоже остался частью легенды. Страшной легенды, — уточнила бабушка.

— Сейчас модно жить в домах с призраками, — усмехнулся Вадим. — Стоит обнародовать эту историю, и цены на квартиры в этом доме взлетят до потолка.

— Кровавая Графиня — не единственный страшный призрак, который обитает в том доме, — уточнила бабушка, — есть и еще.

— О боже… Что еще там может быть? — Вадим поерзал и уселся поудобнее.

— Призраки посовременнее, — бабушка улыбнулась, и он вдруг понял, какой привлекательной была эта женщина в молодости (она до сих пор не потеряла обаяния). — Вот об этой-то истории очень мало кто слыхал. Болтать не очень-то хочется… Но вам я расскажу!

— За что мне такая честь? — улыбнулся в ответ Вадим.

— А потому, — лицо бабушки вдруг стало невероятно серьезным, — что у вас беда. Даже если вы этого пока не понимаете. Все, что связано с этим домом, — беда. Иначе вы бы не пришли ко мне.

— Что вы… почему это… — Вадим вдруг стушевался, как третьеклассник перед строгой учительницей, и (невероятное дело!) даже отвел взгляд.

— С этим домом связано много бед, — повторила бабушка, — у него плохая энергетика. Он словно притягивает горе и преступления. Может, построили его на негативном разломе земной коры — есть и такая теория сейчас. Но я увлекаюсь мистикой, знаю историю и немного умею читать в душах людей. Будь у вас все хорошо, вы бы ко мне не пришли.

— Вы правы, — кивнул Вадим. — Но беда стряслась не лично со мной — с моим другом. Очень неприятная история.

— Кровь и смерть? — бабушка смотрела серьезно.

— Кровь и смерть. Убийства детей.

— Иначе и быть не может, — кивнула она. — Я бы удивилась, если б вы сказали что-то другое. Вы должны быть очень осторожны. Вы и ваш друг.

— Почему я должен быть осторожным? — машинально спросил он.

— Потому что вас уже притягивает этот дом, — пояснила бабушка, — я это вижу. Вы распрашиваете о нем. Это означает, что он уже запустил в вашу душу свои щупальца и держит крепко. Вы должны помнить, что этот интерес — взаимный. Вы интересуетесь домом, но и он уже интересуется вами. И ничего хорошего в этом интересе нет и быть не может…

Странно было слышать такое в самом центре большого современного города. Странно понимать, что это может быть правдой. Словно вдруг опустилось черное облако и все вокруг заслонило. И от этого на душе у Вадима лежала неприятная тяжесть. Тяжесть, которую не так-то просто будет сбросить…

— Эту историю мне рассказала родственница одного из моих бывших мужей, — перевела разговор бабушка, понимая, как подействовали на собеседника ее слова, — так что все это произошло, совершенно точно. Было это в 1941 году.

В этот год, в самом начале войны, в город вошли немцы. Ну, вы знаете, как быстро продвинулись немцы в глубь страны — так же быстро они оказались и в нашем городе. Когда немцы заняли город, сразу начался террор. Еврейское население расстреливали в Дачных Садах за городом — вы знаете об этом. А в доме, о котором мы говорим, были размещены немецкая комендатура и гестапо. Дом находился в центре города, в тихом уютном месте. Напротив — парк. Узников гестапо часто расстреливали и вешали прямо в этом парке, неподалеку, так было удобнее. Так они и соседствовали — гестапо и комендатура. Родственница моего бывшего мужа нанялась на поденную работу уборщицей в комендатуру — нужно было кормить детей, людям приходилось выживать, кто как мог. Многие работали на немцев — другого выхода не было.

На первом этаже здания для немецких офицеров устроили кафе-закусочную — что-то вроде офицерской столовой. Открыла эту забегаловку в комендатуре бывшая бандерша, уголовница по кличке Кривая Верка (действительно кривая на один глаз и довольно уродливая — страшный шрам покрывал всю левую половину ее лица). Шрам Верка получила в тюрьме, где сидела по уголовным делам, — была она воровкой, сводней и бандиткой, а вышла на волю аккурат перед войной.

Поставляя девочек немцам, Кривая Верка снюхалась с офицерами и открыла свою забегаловку. А помогал ей хахаль, такой же бандит с богатым уголовным прошлым, как и она сама.

Неизвестно, знали ли немцы о том, что за прошлое было у Кривой Верки и ее любовника, а может, предпочитали закрывать на это глаза. Фирменным блюдом в Веркином заведении были удивительно сочные и вкусные котлеты из нежнейшего мяса, которые она делала вместе со своим хахалем. Никто не знал, как умудрялась она добывать мясо в оккупации, в разгар войны, когда в городе свирепствовали голод и болезни. Многие были уверены, что немцы, с которыми она снюхалась, помогали ей доставать продукты. А Верка с радостью подтверждала, что так оно и было на самом деле.

Котлеты Верки славились по всему городу, и скоро в закусочную при комендатуре заходили уже не только немецкие офицеры, но и все те, у кого были деньги, — разные проходимцы и спекулянты.

И вот однажды в районе дома стали пропадать дети. Поначалу никто не обращал на это никакого внимания, но потом такие случаи происходили все чаще и чаще. Началось что-то вроде паники. Немцы, разумеется, ничего не расследовали. Какое им было дело до пропавших местных детей! Куда больше их интересовали евреи, коммунисты и партизаны.

А дальше случилось вот что. Крупный немецкий чин, приехавший в город для инспекции, отправился обедать в закусочную Верки, и там подали ему знаменитые сочные котлеты. У немца было плохо с зубами и с пищеварением. Он ел только пищу, разрезанную на очень мелкие кусочки. И вот, разрезав котлету, он обнаружил… человеческий зуб!

Какой тут поднялся вой! Немцы всполошились, бросились обыскивать кухню и после тщательного осмотра нашли… человеческие кости, кости взрослых и детей. Знаменитые свои котлеты Верка и ее хахаль делали из человеческого мяса — из мяса пропавших детей, которых похищала Верка с любовником.

— Матерь Божья… — Вадим не был религиозен, но ему вдруг захотелось перекреститься.

— И все это происходило в этом доме, на первом этаже, — задумчиво протянула бабушка, внимательно наблюдая за реакцией собеседника. Тут трудно было ошибиться: на лице Вадима были написаны ужас и крайнее отвращение.

— Верку и ее любовника немцы, разумеется, тут же расстреляли, — продолжила бабушка свой рассказ, — а затем повесили прямо в парке всех работников кухни. После этого принялись за обслуживающий персонал. Родственнице удалось бежать. Вне себя от пережитого ужаса до конца войны она пряталась в деревне. Закусочную немцы закрыли, но, как ни старались они пресечь лишние разговоры, страшные слухи все-таки поползли по городу. Такой уж этот дом!