А пока принцесса была занята: портнихи заканчивали её гардероб, фрейлины развлекали ее, из Лондона то и дело слали все новые и новые подарки. Изящный паланкин, весь раззолоченный, в резьбе и украшениях; нарядный плащ из золотой парчи; прекрасная диадема с россыпью сверкающих бриллиантов и парные к ней серьги с каплевидными подвесками. Мэри была в восторге, она была почти готова простить Генриха, к тому же она чувствовала, что сама соскучилась по нему. Однако во время её долгих бесед с Фишером с её уст нет-нет, да и слетали колкие замечания в его адрес.

Сухой, сдержанный Фишер никак не выказывал своего волнения. Но внутренне он запаниковал. Его разговоры с Мэри о смирении и покорности ни к чему не вели, и он решил переговорить с Брэндоном.

– Сэр Чарльз, вы должны образумить её высочество. Говорят, что вы имеете на неё, гм... известное влияние.

Брэндон и сам понимал, разговора не избежать. Все сроки были на исходе, а он так и не уладил с Мэри вопрос о её пропавшем содержании. Он понимал, что Мэри сделает все так, как он ей скажет, и все же боялся этого разговора. Боялся самой Мэри Тюдор. Он понимал, что его влечет к ней, и эти чувства казались ему кощунственными в доме, где он жил с Анной Браун. Но он был человек рассудочный, и усилием воли подавлял жар в крови. И однажды, заметив Мэри прогуливающейся в парке с Джейн Попинкорт и Нанеттой Дакар, решительно направился в их сторону.

Ее лицо так и просияло, когда она увидела его, но Брэндон остался спокоен. «Красивых женщин на свете много», – напомнил он себе.

– Мне необходимо переговорить с вашим высочеством.

– Мне тоже, Чарльз.

Она сделала знак фрейлинам уйти, и они остались одни.

Щебетали птицы, покрытый нежной зеленью кустарник трепетал на теплом ветру, сквозь ещё голые ветви деревьев проникали лучи солнца, мягко отражались на кудрях Мэри, скользили по розовому шелку её плаща...

У девушки дрогнуло сердце, когда она поняла, что Чарльз уводит её в глубь парка. Сейчас или никогда!

Они остановились на узкой тропинке за огромными стволами сросшихся буков.

– Брэндон...

– Миледи, я прошу выслушать меня, И сказать откровенно, чем я заслужил вашу немилость?

– Вы? О, что вы!.. Вы ведь лучше всех, я обязана вам жизнью.

– И все же вы хотите погубить меня. Вы резко отзываетесь о государе, а значит, при дворе решат, что я плохо справился с возложенной на меня миссией примирения вас с королем. Это грозит мне опалой. Не далее как сегодня его преосвященство епископ Фишер намекнул мне на это.

Она растерянно заморгала. Машинально сорвав веточку с куста, Мэри крутила её в руках. Когда она заговорила, голос её еле звучал.

– Хорошо, сэр Брэндон. Если это касается вас... я сделаю, как вы хотите. Я ведь тоже люблю Генриха. Но как вспомню, на что он обрек меня...

– Это не он, Мэри.

У неё удивленно взметнулись брови.

– Не он?

Брэндону показалось, что он кидается в пропасть. Но на его стороне была ее привязанность к нему. Он делал ставку на это.

– Да, миледи. Ваш брат давно скучал за вами и давно вернул бы ко двору, если бы я не отговаривал его. Всего лишь интрига – но мне и тем, кто стоят за мной, было нужно, чтобы вы оставались в стороне от политических событий и не стали супругой эрцгерцога Карла. Во-вторых, его величество значительно увеличил сумму на ваше содержание, и если вы не получали его, то только потому, что это я дерзнул присвоить ее себе...

Он умолк. Его глаза смотрели чарующим голубым взглядом, почти невинным, только руки нервно теребили рукоять кинжала на поясе. Но мысль работала ясно. «Она не выдаст меня, – подсказывало ему что-то. – А о Вулси упоминать не стоит. Она не знает Вулси, и может выместить гнев на нем».

Мэри резко отвернулась, и он перевел дыхание. Ему было неловко глядеть ей в глаза. И зачем он только ей все открыл? Она бы и так сделала все, как он хочет. Но Брэндон сделал это сознательно. Он хотел оттолкнуть её от себя.

Принцесса долго молчала, и постепенно Чарльз заволновался. Не переусердствовал ли он? Эти Тюдоры так непредсказуемы.

– Ваше высочество... Мэри... Может, я хоть отчасти сгладил свою вину, когда спас вас?

Как он презирал себя за малодушие! Но у него не было выхода.

– Мэри?

– Да, сэр?

У неё был странный голос, и что-то насторожило в нем Брэндона. Эта мягкая прерывистая дрожь, приглушенность. Он решился подойти и взглянуть на неё.

Мэри плакала. Глаза были открытыми, тусклыми и медленные тяжелые слезы стекали по щекам. Так тихо плачут дети, когда их незаслуженно обижают.

В душе Брэндона вдруг рванулась и разорвалась жгучая боль.

– Мэри!

Он порывисто обнял, и привлек её к себе.

– Боже мой. Боже мой!

Впервые она плакала, когда узнала его, и рыдала от счастья, твердя, как же его ждала. Теперь плакала, потому что опять узнала... каков он есть.

– Чарльз, не надо, отпустите меня...

Она слабо пыталась высвободиться, но он удержал ее.

– Простите меня... Девочка моя, чудесная моя... Моя самая лучшая Мэри!

Он почти не понимал, что делает, когда стал осушать поцелуями её слезы, ласково гладил по волосам. Она перестала вырываться, застыла, и он сам не заметил, когда её губы приоткрылись, и его уста приникли к ним.

Сначала он целовал её нежно, так нежно... Потом поцелуй стал требовательным, настойчивым, оглушающим. Но он уже не мог контролировать себя. Это было сумасшествие. Он целовал её – а она позволяла ему это. И её губы смягчились, став гладкими и шелковистыми, как розовые лепестки, а потом он ощутил, как её руки обвились вокруг его шеи, скользили по плечам; Он едва не застонал, сходя с ума от её близости...

Задохнувшись, все ещё не разжимая объятий, Брэндон посмотрел в её запрокинутое лицо, блаженно закрытые глаза. Её губы стали кроваво-красными после поцелуя и такими манящими... Он вновь едва не поцеловал ее, когда вдруг опомнился.

– Ч-черт!

Он крепко сцепил зубы. В её взгляде светилась призывная нежность. Он отпрянул прочь, налетев на ствол дерева, прильнув к нему лицом, обхватив, словно опасаясь, что если отпустит эту опору, то вновь его бросит к ней.

Прошла мучительная долгая минута, прежде чем Чарльз смог овладеть собой, более уверенно взглянуть на принцессу.

Она улыбалась.

Его голос хрипло прозвучал в наступившей тишине:

– Простите меня, миледи...

– Я уже простила. Все простила.

Брэндон криво усмехнулся, цинично подумав: «Стоит поцеловать женщину, которой нравишься, – и все обиды в прошлом».

– Чарльз, вы любите меня?