Телефон на стене. Джозеф неизвестно зачем стал рассматривать аппарат. Чего пялиться-то? Телефон как телефон. Серый. А разве он был не синий? Ким. Она такая сексапильная на фото. Улыбается. Такая знакомая, такая родная. Надо бы ей позвонить. Только молоко допить сначала. Позвонить, помириться, вернуться… Может, они правда помирятся, посмеются вместе. В голове грянул смех из телепередачи. Все может быть. Джозеф снова подумал о Клаудии. Сидит одна-одинешенька. Дочь пропала. Дом пустой. И скрипки. Пилят и пилят что-то зловещее. Отчего ему кажется, что он предает Клаудию? Она-то здесь при чем? Джозеф продолжал глотать молоко. Господи, какое вкусное. Чьим бы оно ни было. Холодное, остужает нутро. Отчего ему кажется, что он предает себя? Все понятно. Он хочет остаться в Уимерли, но только не в этом доме. Он хочет остаться с Клаудией. Вместе построить новую жизнь, свободную от тягостного совместного прошлого. Новая возлюбленная. Новые открытия. Новое, непознанное тело. Можно вместе покупать в торговом центре плетеную мебель. Выбирать нижнее белье и охотничьи карабины к нему в комплект.

По ступеням зашлепала Тари. Джозеф поставил пакет, там едва оставалось на донышке, и кинулся навстречу. Дочь. Отец и дочь.

— Доброе утро, солнышко! — закричал он еще из кухни. — Отличный день, в такие дни стоит жить! — Джозеф улыбнулся и слизнул молочные усы. Но в прихожей было пусто. На лестнице тоже никого не было.

— Тари?

Он прислушался. Пилят эти жуткие скрипки. Поднялся и стих ветерок. Никого. Ничего. Только низкий рокот барабанов.

— Тари! — Джозеф поспешил наверх, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Второй этаж. Налево. Спальня дочери. Постель пуста. — Тари! — Он кинулся в коридор, оттуда — в свою комнату. Вот она где. У него на кровати. Чему-то улыбается во сне, волосы разметались по подушке. Как она здесь оказалась? Кто ее перенес? Или сама пришла? Может, спряталась от кого-то?

Джозеф медленно опустился на край постели. Тари его разыграла! Это такая игра. Весело, конечно, но как насчет уважения к старшим? Джозеф невольно улыбнулся, глядя на дочь. Он улыбался, пока не свело челюсть, а потом потряс Тари за плечо.

— Врушка, нехорошо притворяться. — Сейчас она не выдержит и рассмеется. — Просыпайся, врушка! — Тари не просыпалась.

Джозеф снова потряс ее, на этот раз сильнее.

— Тари?!

Девочка в испуге села, щурясь спросонья.

— Чего? — Она возмущенно потерла глаз.

— Доброе утро, — сказал Джозеф. — Уже утро.

— Доброе утро, пап. — Возмущение сменилось улыбкой, на сердце у Джозефа сразу потеплело. Тари зевнула. — Я устала.

Джозеф решил, что отвезет дочку домой, к Ким. Нет, лучше они поживут в его квартире. Хотя, если оставить Тари у Ким, можно вернуться к Клаудии и спокойно сходить с ума, ни о ком не заботясь.

— Как там здорово! — ахнула Тари, глядя в окно.

Джозеф тоже выглянул на улицу. У причала собралась уже приличная толпа. Наверное, пришли поглазеть, что там из лодки вытащили. Джозеф был почти уверен: эта находка как-то связана с красным ершом, которого поймала Тари. Ты смотри, даже полиция приехала, вон на обочине бело-синяя машина. Или утопленников из-под пристани выловили. А может, нашли и ерша, и утопленников. Через залив скользила маленькая моторка. Джозеф взглядом следил, как она взлетает на волнах. Опять всякая чушь в голову лезет.

— Что там, пап? — спросила Тари.

— Лодка, — ответил он, — лодочка в море выходит.

Даг Блеквуд надеялся поймать пару-тройку рыбин покрупнее, лучше всего, конечно, треску. Моторка медленно двигалась к устью залива, Даг крепко сжимал штурвал. Все-таки здорово вырваться, наконец, с суши и всласть порыбачить. Вода не обманет, вода накормит.

Рано утром он завел пикап, выехал из дома на Хрыч-лейн и двинул на запад в сторону центра. На причале Аткинсонов толпился народ, а чуть выше по дороге Даг встретил двоих военных. Они проводили машину глазами, но останавливать не стали, даже с места не двинулись. Просто стояли и смотрели. Этим кретинам вообще дай только потаращиться. Что ж получается, в город армейские части ввели, чтобы не давать рыбакам рыбачить? Неужто ублюдки до такого докатились? Даг побагровел. От ярости потемнело в глазах. Эх, жалко они не прицепились и насчет трески ничего не спросили. Уж он бы сказал кованым подошвам ласковое словцо, чтоб они покоробились. Колючка — белая лайка Дага — высунулась в окно и облаяла чужаков. Звали ее так потому, что когда-то Даг нашел ее в малиннике, она застряла в колючках и вопила как резаная. Чего это она так заливается? В жизни ни на кого не гавкнула, всегда была тише воды, ниже травы. Вообще, что-то собака чудит в последнее время. Целый день во дворе валяется, иногда только морду поднимет и воет. С чего — непонятно. А как солдат видит, прямо бешеная становится.

«Какого ерша они к нам понаехали», — снова спросил себя Даг, направляя нос моторки в открытое море. Он посмотрел на пустую скамейку, где обычно сидела Колючка, и загрустил. Собаку пришлось оставить в машине на переднем сиденье и открыть окно, чтобы не задохнулась. Уж до того она странная стала. Не дай бог начнет метаться по лодке — обоих утопит.

Вот и рыбозавод заброшенный показался слева под утесом. Не упомнишь, сколько раз тут проезжал, а все равно, как посмотришь на эту красоту, на эти скалы, мурашки по спине бегут. Причал Аткинсонов справа остался, там катера побольше. А какой был крабово-креветочный промысел! Ишь ты — толкучка на пирсе. Чего-то выловили и пялятся. Ахи-охи. Пустомели. Не, Даг не станет спрашивать, что случилось. Не доставит он им такого удовольствия. Наверняка затеяли какой-нибудь праздник тупой. Вечно в городе всякие ярмарки, фестивали, званые вечера с юбилеями. Может, у них день причалов, скажем. Небось монархисты, тупицы, пыжились-пыжились и придумали себе веселье. Всемирный Королевский День Причалов Британской Империи или еще того похуже. Муниципалитет, чтоб его растопырило, все туристов сюда зазывает, все красоты неземные сулит. А то все и так не знают, как тут красиво. Господи боже, да таких мест нигде не отыщешь, хоть сто лет ищи. Земля Обетованная. Нет, надо, чтоб эта красота из ноздрей полезла. Втемяшилось, понимаешь, идиотам, каждого сюда притащить и дурные деньжищи на Уимерли заработать. А богатства-то вот они, под носом. Какое там! Надо из жителей шутов гороховых сделать на потеху публике. «Спешите, спешите, последние три с половиной рыбака устраивают для вас костюмированное представление! Дамы и господа, не стесняйтесь, подходите ближе, поглядите, как они корячатся. Какая чудесная наживка! Глотайте, глотайте, глотайте! А вот, извольте обратить внимание, ихние лодки. Глядите, как они красиво пшют! А вот ихние дети, которые трески в глаза не видали. А вот это вот — море, куда эти дети дороги не знают. Традиции? Дело отцов? Да тьфу на них!»

Дату было десять лет, когда отец первый раз взял его с собой в море. Ночь стояла непроглядная, спереди и сзади шли другие плоскодонки, на каждой качался фонарь. Рыбаки покидали бухту. Берег остался далеко позади, вокруг — теме, и тишина. Дагу стало казаться, что на самом деле они парят в воздухе, а не плывут по воде. Словно чайки, носятся взад-вперед, вверх и вниз над волнами. Глаза учились видеть все по-новому.