– Сейчас, накануне новых выборов, в наш дом ходит уйма народа, – поделилась молодая мать.

– Я не ослышалась? – сдвинула седые брови Русалочка. – Вы сказали: «В наш дом»?

– Да! – подтвердила девушка. – Я именно так и сказала. Вы, наверное, плохо слышите, бабушка?

– Да нет, девушка, слышу я хорошо, да только сейчас не верю своим ушам и глазам тоже! – с трудом произнесла Русалочка и поняла, что прошлую жизнь ей уже не вернуть. – Так где же Пауль?

– Пауль опять до поздней ночи будет разъезжать по ближним и дальним рыбацким посёлкам и проводить митинги, – с явным сожалением произнесла юная разлучница.

– Он снова борется за кресло мэра? – удивилась Русалочка.

– Борется! – подтвердила черноволосая девушка. – Пауль говорит, что истинное счастье в борьбе.

– Ты счастлива? – неожиданно спросила седая женщина новую хозяйку дома.

Девушка хотела что-то ответить, но ребёнок заплакал, и она унесла его в комнату.

– Ведьма права: у меня больше нет дома! – сказала себе Русалочка и вышла за порог.

По пути к пристани она обернулась, чтобы убедить себя в том, что это не сон, и окна её бывшего дома, как и прежде, светятся тёплым жёлтым светом.

На пристани она остановилась и долго смотрела на убегающую в море лунную дорожку.

– Ты неправ, мой дорогой муж! – крикнула седая женщина в ночную мглу. – Счастье не в борьбе! Счастье в любви! Если всё время бороться за чужое счастье, не останется времени на собственное. Это тебе говорю я – женщина, которой не нужна ни новая жизнь, ни бессмертие! Я искала любовь, а нашла только страдания. Прощай, Пауль! Когда-нибудь ты устанешь бороться и придёшь ко мне. Я буду ждать тебя, любимый!

Море приняло Русалочку на мягкий гребень набежавшей волны, и за мгновенье до того, как превратиться в морскую пену, она вдруг поняла, что Ведьма оказалась права в очередной раз: в её измученной душе больше не было ни горечи, ни печали, только желание любить!

Когда Олегу Оловяненко и ещё двадцати четырём кандидатам обаятельная девушка из мобилизационного отдела Управления кадров предложила отправиться в Горячий квартал для наведения конституционного порядка, он, так же как и остальные парни, сразу согласился. Там, в глубоком тылу, вдалеке от Горячего квартала всё выглядело иначе – романтично и совсем не страшно.

– Вы настоящий мужчина! – сказала девушка щуплому Оловяненко. – Когда закончится ваш контракт, найдите время заскочите ко мне в офис. Я страсть как хочу посмотреть, сколько наград Вы заработаете!

Холостому Олегу такие слова льстили, и он, поддерживая имидж «крутого» военного, навалившись узкой грудью на край письменного стола, баском ответил, что точно обещать не может, так как ещё не решил: возвращаться после трёхлетнего контракта на «гражданку» или продлить свои военные приключения.

Когда Оловяненко с подписанным на трёхлетний срок контрактом вышел из кабинета, вместо него зашёл другой кандидат, и из неплотно прикрытой двери донеслись знакомые слова:

– Вы настоящий мужчина! Когда закончится ваш контракт, заскочите ко мне в офис…!

Потом он и ещё двадцать четыре романтика, не нюхавших пороха, сидели в курилке сборного пункта в ожидании распределения в квартале по Горячим точкам, и нещадно смолили выданную вместе с сухим пайком «Приму».

– Прикольно! – сказал Валерка Ребров, прикуривая очередную сигарету от окурка. – Мир посмотрим, себя покажем, «бородатых» по горам погоняем! Я с детства люблю в «войнушку» поиграть!

Однако война в квартале шла не шуточная, а самая что ни на есть настоящая: с артналётами, засадами, «зачистками», а главное, с кровью, болью и боевыми потерями. Поэтому мобилизационный отдел каждый месяц объявлял очередной набор военнослужащих для службы по контракту. Вчерашние школьники, соблазнившись на обещанное вознаграждение, целыми классами являлись в мобилизационные отделы, где их быстро переодевали в военную форму, коротко инструктировали, выдавали сухпай, оружие и забрасывали в очередную Горячую точку. Через пару месяцев треть контрактников, а по сути новобранцев, возвращалось домой: кто израненный и контуженный, но на своих ногах, а кто и …

Впрочем, в мобилизационном отделе об этом говорить не любили, и в разговоре с кандидатами больше напирали на повышенное денежное содержание и положенные по окончанию контракта льготы.

Горячая точка, в которую направили Оловяненко, ничем не отличалась от десятка таких же Горячих точек – те же горы, похожие друг на друга, как близнецы, блокпосты, та же «зелёнка» и словно написанные под копирку боевые задачи.

Олег и с ним ещё три контрактника – Дед, Козюля и Одуванчик – попали на Горячую точку со странным названием «Комсомольская». Почему странное? Да потому, что по обе стороны баррикад хоть и попадались бывшие и теперь уже изрядно заматеревшие комсомольцы, но снайперская охота, подрывы на фугасах и открытые боестолкновения никак не ассоциировали с благополучно канувшим в Лету Коммунистическим Союзом Молодёжи.

Как у каждого верующего есть своя дорога к Храму, так и у каждого контрактника была своя история, которая привела его в Горячую точку.

Дед – он же Юрий Демченко – был самый старший из них, и единственный, кто до контракта прошёл полноценную срочную службу. Военная профессия Демченко – снайпер, была востребована как в армии, так и на «гражданке». На «гражданке» за каждый выстрел платили больше, но был реальный риск отъехать в солнечный Магадан или заполярную Воркуту на добрый десяток лет. Демченко подумал-подумал и через месяц после дембеля пришёл на мобилизационный пункт.

Козюля – Коземаслов Борис – до Горячей точки три года проработал в Северном квартале водителем-дальнобойщиком. Работал – не тужил, благо платили дальнобойщикам хорошо. Тужила и скучала его хорошенькая жена, которая скрашивала длительное отсутствие работяги-мужа встречами с утончёнными юношами из балетного училища, расположенного рядом с её семейным гнёздышком. Потом жене надоели тайные встречи, и она решила жить полной жизнью молодой и привлекательной женщины, для чего подала на развод. При дележе имущества бывшая суженая ободрала доверчивого Бориса, как липку. Козюля после развода по решению суда был вынужден съехать из собственной трёхкомнатной квартиры к старушке маме, где беспробудно пил три недели. В конце третьей недели, когда организм Бориса забастовал, и печень напрочь отказалась иметь какие-либо дела с алкоголем, Козюля похмелился квасом и, пошатываясь, побрёл на мобилизационный пункт.

Одуванчик – Остап Гликман – или, как его называли в семье, Ося, своё прозвище получил за удивительную причёску. Волос у Оси был тонкий, светло-русый в мелкий завиток, как у женщины после «химии». Самый частый вопрос, который задавали Осе, звучал примерно так: «Слышь, кучерявый! Ты, часом, не еврей»?

– Нет, я не еврей, – терпеливо отвечал Остап. – Я дойч – немец!