Именно в эпицентр этого сумасшедшего дома пробралась супружеская чета Даруваллов, чтобы спасти не ко времени забеременевшую мисс Роуз. Встреча с коровой не улучшила ее самочувствие. Доктор нашел, что актриса немного поцарапана, у нее опухла нога и она все еще беременна.

— Если Невил на мне не женится, я отдам ребенка кому-нибудь на усыновление. Но вы должны оставить его здесь, в Индии, — сказала Вера доктору и его жене. Она полагала, что американские зрители не будут ей симпатизировать, узнав о внебрачном ребенке. Что касается ее дяди, то он лишит ее роли в новой картине. Хуже всего, что может протрезветь Дэнни Миллс и будет настаивать на том, чтобы самому усыновить ребенка. Он же такой сентиментальный! — Это должно остаться между нами! Найдите мне каких-нибудь гребаных богачей, которые хотят иметь белого ребенка, — говорила мисс Роуз обескураженным слушателям.

Поскольку ни Ловджи, ни его жена не знали, каких моральных представлений придерживаются люди на Западе, за разъяснениями они обратились к учившемуся в Европе сыну. Фарук считал, что в Индии и без этого ребенка хватало своих детей и что лучше усыновить его людям в Европе или в Америке. Однако мисс Роуз, которая во что бы то ни стало желала сохранить секретность, придерживалась другой точки зрения: ей ничего не будет за то, что она натворит в Индии и кого-то оставит в этой стране. На нее это никак не повлияет.

— Можно сделать тебе аборт, — предложил доктор.

— Даже не пытайтесь предлагать мне это. Я не такая женщина и воспитана с определенными моральными принципами! — рассердилась Вероника.

Пока Даруваллы в молчании размышляли над «моральными принципами» актрисы, толпа мужчин и подростков раскачивала вагончик из стороны в сторону. С полок вниз сыпались тюбики помады, тушь для ресниц, пудра, увлажняющий кожу крем и румяна. В то время, когда Фарук поймал на лету баночку с каким-то кремом, его отец подошел к входной двери. Актриса закричала так громко, что не услышала переговоров старого Ловджи и толпившихся снаружи людей. Не слышала она и ударов лопат, когда рабочие-кули с видом убийц напали на толпу, нанося удары теми инструментами, которыми они копали яму для уборной. Мисс Роуз лежала на спине, держась руками за трясущуюся кровать, и сверху с полок на нее падали разноцветные баночки и тюбики.

— Я ненавижу эту страну! — орала женщина.

— Сейчас беспорядки закончатся, — успокаивала актрису жена доктора.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Это самая ужасная страна в мире! Я просто ненавижу ее! — не унималась Вера.

Фарук захотел спросить, почему же тогда она хочет оставить ребенка в Индии, однако почувствовал, что слишком мало понимает различия в культуре индийцев и людей Запада, чтобы критически оценить этот вопрос. Молодой Дарувалла не захотел выяснять, чем же он отличается от этих киношников. В девятнадцать лет молодые люди склонны к чрезмерно широким обобщениям. Слишком жестоко было бы осудить все Соединенные Штаты Америки за поведение бывшей Гермионы Роузен. Однако Фарук ощущал, что меньше всего в будущем ему захочется жить в США.

Короче говоря, из-за мисс Роуз Фарук почувствовал себя просто больным. Разумеется, женщина должна нести ответственность за свою беременность. Вдобавок она опорочила святые воспоминания об эксгибиционизме леди Дакуорт! В легендах говорилось, что эта дама показывала груди очень элегантно, но не настолько вызывающе. В представлениях Фарука леди Дакуорт демонстрировала груди чисто символически. Однако он навсегда сохранил в памяти большие сиськи Веры, которые откровенно предлагались для использования.

Человек с камфорой

Стоит ли удивляться, что, вспоминая эту прошлую грязь, Фарук все еще сидел за столом уходящего в темноту Дамского сада клуба Дакуорт. За то время, пока доктор Дарувалла предавался воспоминаниям, старший официант Сетна поставил перед ним еще одну кружку холодного пива «Кингфишер», до которого Фарук так и не дотронулся. Отрешенные глаза доктора напоминали глаза мистера Лала, хотя, как уже говорилось, грифы-стервятники несколько потрудились над этим отражением смерти.

В «Большом Королевском цирке» за полчаса до вечернего представления сгорбленный старик проходил вдоль всего ряда палаток с горящей жаровней. Внутри нее лежали раскаленные угли и камфора, ароматный дым которой залетал в палатки акробатов и дрессировщиков. Человек стоял перед каждым входом до тех пор, пока не убеждался, что в палатки попало достаточно ароматного дыма. Камфора действовала против раздражения и чесотки, кроме того, для работников цирка ее запах имел символическое значение, предохраняя от дурного глаза и неудач, связанных с падениями, нападением зверей и другими неприятностями.

Увидев, что доктор Дарувалла закрыл глаза, откинул назад голову и глубоко вдохнул наполненный ароматом цветов воздух Дамского сада, старший официант неверно истолковал смысл этого движения. Он подумал, будто Фарук решил насладиться внезапным порывом ветерка, который донес до него запах цветов бугенвиллей. Однако Дарувалла хотел ощутить запах камфоры из жаровни сгорбленного старика, словно воспоминания о прошлом нуждались в дезинфекции и отпущении грехов.

Разлученные при рождении

Молодому Фаруку не удалось быть свидетелем еще более отвратительного поведения Веры, поскольку он возвратился на учебу в Вену. Роуз родила двойню и решила одного ребенка оставить в стране, которую она так ненавидела, а второго забрать с собой. Это было непонятое решение, как всегда спонтанное, свойственное актрисе. Фарук знал, насколько она жестока, поскольку наблюдал за беременной женщиной в сезон муссонных дождей, которые в Бомбее начинаются в середине июня и длятся до середины сентября. Большинству городских жителей это приносит облегчение, хотя доставляет неудобства из-за наводнений по причине затрудненного стока воды.

Только в июле закончились съемки ужасного фильма и весь киносброд покинул Бомбей, оставив Веру в городе на неопределенно долгое время. Она объяснила: остается для того, чтобы «очистить душу». Невилу Идену было наплевать, поедет ли она с ним, поскольку он вез Субдоха Рая с собой в Италию. Актер пояснил Фаруку, что диета из макаронных изделий очищает прямую кишку для трудного занятия мужеложством.

В Лос-Анджелесе Гордон Хэтэвей пытался отредактировать и улучшить снятый фильм, однако никакие усилия и даже появление названия «Умирающая жена» не спасли картину. И Гордон каждый день проклинал своих родственников, навязавших ему такую бестолковую и бесталанную племянницу.

Дэнни Миллс находился «в сухом доке» — он лечился от пьянства в частном калифорнийском санатории в Лагуна-Бич. Это лечебное заведение слегка опережало свое время, поскольку пациенты там сочетали интенсивную ритмическую гимнастику с богатой фруктовой диетой. Автомобильная компания подала на Дэнни в суд, поскольку продюсер Гарольд Роузен перестал оплачивать «деловые поездки» Миллса на лимузинах. Однако по настоящему «деловые» цели появились у него теперь, в те моменты, когда санаторий становился ему поперек горла. Дэнни вызывал машину, ехал в Лос-Анджелес, выпивал в ресторане две-три бутылки хорошего красного вина, заказывал бифштекс. Ожидавший его лимузин отвозил Дэнни обратно в Лагуна-Бич, куда он возвращался умиротворенный, с языком цвета и размера печени свежеубитого цыпленка. И в «сухом доке» больше всего он заботился об употреблении красного вина. Ежедневно сценарист писал Вере страдальческие письма о любви, некоторые по двадцать печатных страниц. Главная тема писем укладывалась в одно предложение: «Я исправлюсь, если ты выйдешь за меня замуж».