Вновь осмелился появиться Максим с сообщением, что повар освежил закуски и ждет только сигнала, чтобы запускать омаров. Устав от борьбы, Гримо махнул рукой и разрешил ему делать как знает, лишь бы удалился.

— Что касается этой Жанны Вандель, вышедшей замуж за Матье Ванделя, то она придет. И знаете почему? Потому что это моя бывшая жена. Мы поженились в том возрасте, когда еще воображаешь себе, что твое альтер эго существует. Девять лет она была безукоризненной мадам Жанной Гримо, породистой, блестящей, сознающей свою роль всякий раз, как появлялась на людях под руку со мной. Я никогда ей не изменял, и, думаю, она мне тоже. Когда мы оба почувствовали, что дело идет к концу, то расстались по обоюдному согласию и без малейшего чувства провала. Я присутствовал на ее втором бракосочетании с Матье Ванделем, медиамагнатом. Жанна родила двоих детей, которых нам не удалось завести вместе. Сегодня вечером она придет, и знаете почему? Потому что здесь, в моем маленьком личном кабинете, стоит статуя в полный рост, которая изображает ее такой, какой она была в тридцать лет. Я заказал ее одному американскому скульптору, теперь уже покойному. И выбрал очень целомудренную позу: она стоит, скрестив руки на груди и придерживая бретельку платья, падающую с ее плеча. Это великолепное произведение, которым мы с Жанной очень гордились. Сегодня, когда я хочу вновь окунуться в те годы, мне довольно уединиться в этом маленьком кабинете и провести какое-то время в обществе этой скульптуры, которая навевает гораздо больше воспоминаний, чем любой фотоальбом или любительский фильм. Но оказалось, что Жанна теперь хочет ее забрать по «моральному праву». Утверждает, что эта вещь принадлежит ей так же, как и мне, потому что изображает ее тело. Когда я ей возражаю, что сам заказал и оплатил эту статую, она ничего не хочет слушать. Добавим, что скульптор с тех пор стал очень известен, и музей Бостона, откуда он был родом, хочет ее выставить в своей постоянной экспозиции. Они не прочь ее выкупить и уже сделали мне очень хорошее предложение. Жанне становится худо от одной мысли об этом, а ее мужу тем более. Он тоже сделал мне очень хорошее предложение. По его мнению, правомернее владеть изображением своей жены, нежели выставлять его перед тысячами незнакомцев. Сегодня я колеблюсь. Сохранить ли ее как последний обломок нашей любви? Или же уступить музею, чтобы превратить Жанну в настоящее произведение искусства и восхищать поколения грядущих посетителей? Или вернуть ее модели, продав Матье Ванделю, который запрет ее на ключ? Сегодня вечером они придут оба, чтобы удостовериться, что я пока держу статую вдали от нескромных глаз, и сделать мне новое предложение. Вот почему Жанна явится сюда. А отнюдь не в память о прошедших годах.

Парадный двор был теперь освещен прожекторами, окаймлявшими красную ковровую дорожку. Вконец обескураженный Кристиан Гримо едва удержался, чтобы не порвать свой список и не выставить всех вон.

— Господин Дос Сантос и его супруга обязательно придут. Для них это вопрос выживания. Я отправил им это приглашение, как бросают спасательный круг. Дос Сантосы теперь уже никто, но в свое время они кое-кем были. Меценатами. Вельможами. Мифическая чета. Они принимали за своим столом величайших артистов, художников и интеллектуалов конца двадцатого века. Пережили свой золотой век в многочисленных принадлежавших им резиденциях, разбросанных во всему свету. Некогда они знавали даже прежних владельцев особняка Бейнель и празднества, которые здесь устраивались. Сегодня они сожгли все свои корабли, исчерпали все свои средства. В свои семьдесят пять лет Мари-Поль Дос Сантос впервые взялась за ручку сковороды. А Жермен Дос Сантос распродает на «eBay» свою библиотеку, большая часть которой — произведения с автографами Пикассо, Мишеля Фуко, Сюзен Зонтаг… Но сегодня их уже никто не помнит и не признаёт их заслуг. Дос Сантосы? Так они еще живы? Для меня они всегда живы. Я потому их и пригласил, чтобы они вновь обрели, хотя бы на один вечер, место, которое принадлежало им по праву. Они придут. Знаете почему? Из ностальгии по былым временам? Нет, они придут, чтобы утешиться мыслью, что этот утраченный мир престижа и эрудиции, этот мир, жизни которого они способствовали, теперь в руках торгашей, невежд и Кристианов Гримо. Тип вроде меня в особняке Бейнель — все равно что фальшивый перстень с печаткой в шелковом футляре. Они придут, чтобы убедиться, что им не о чем сожалеть. Хорошее общество теперь собирается вокруг Кристиана Гримо? Увы, после вельмож настало время выскочек. Это печальное наблюдение сделает их старые дни не такими горькими.

Чувствуя, что избавление близко, выкликала поспешил встать со стула — мгновением раньше, чем надо.

— А этот? Если бы тут надо было спасти кого-то единственного, я выбрал бы его, Этьена Вильмо, моего Этьена… Друг, которого редко видишь, но кто остается таким близким. Он опровергает пословицу «С глаз долой — из сердца вон». Если бы мне было надо позвать кого-нибудь на помощь в два часа ночи, это был бы он. Как бы он мог пропустить такую важную в моих глазах встречу?

— И все-таки он не придет, — сказал вдруг выкликала, в первый раз подав голос за все это время.

— Как вы можете утверждать такое, господин распорядитель церемонии?

— Потому что он умер.

— ?..

— Меня наняли по случаю одного приватного вернисажа в Сен-Поль-де-Ванс. Господин Этьен Вильмо значился в списке приглашенных, но позвонил кто-то из его близких и сообщил, что он недавно скончался от рака поджелудочной железы. Сожалею, что сообщаю вам об этом при таких обстоятельствах, мсье.

— Когда это случилось?

— В прошлом году, в начале февраля.

Вдруг соната Моцарта зазвучала омерзительно. Кристиан попросил исполнителей немедленно прекратить. Один из его друзей умер, а ему сообщили новость только год спустя.

Настала пора пересмотреть некоторые свои уверенности — в сторону понижения.

* * *

23:15. В по-прежнему пустом колонном зале выкликала ждал, когда его наконец отпустят. Ему надолго запомнится этот странный вечер, на котором ему не пришлось никого объявлять, но где он присутствовал при настоящем подвиге, когда одиночка обратил в бегство целых полсотни человек. Несмотря на пущенные в ход средства — редкие блюда, марочные вина, искусное освещение, Моцарта, парики и так далее, — все друзья ответили на его призыв дружной неявкой. Только незаурядный человек был способен вызвать один из самых великих крахов в истории празднеств. Одному Богу ведомо, сколько он повидал на своем веку замятых провалов, неудавшихся событий, тоскливых коктейлей, но такого повального дезертирства, которое казалось результатом заговора, — никогда, совершенно никогда. Однако как представить себе, чтобы пятьдесят человек сговаривались, отправляли друг другу послания, координировали свои усилия, чтобы добиться такой дьявольской солидарности? Но как вообразить обратное? Полсотни индивидуальных предательств без предварительного сговора? В обоих случаях Кристиан Гримо вызвал целую гамму отрицательных эмоций, от безразличия до ненависти, и мог похвастаться, что собрал полную коллекцию. Против всякого ожидания эта всеобщая ненависть внушила выкликале сочувствие.