Успех Индонезии демонстрирует, что для экономики не очень важен политический режим. Хотя это идет вразрез с классической либеральной идеей. Даже при несменяемости Сухарто, коррупции и пятилетних планах развития страна совершила колоссальный рывок. Как отмечают эксперты Московского Центра Карнеги, подготовившие доклад «Сравнительная история нефтезависимых экономик конца XX – начала XXI века», больше всего на экономику влияют риски, которые видят для себя участники рынка. Если для режима на первый план выходит вопрос самосохранения, его действия становятся контрпродуктивны по отношению к экономике. И тогда пожалуйста – популизм, гиперконтроль, милитаризация, отъем бизнесов, разрушение системы сдержек и противовесов. Все это появляется, когда режим чувствует недостаток легитимности. Стабильная же диктатура может оказаться эффективнее иной демократии. Но тут главное вовремя сменить вывеску: несменяемый Сухарто бескровно ушел на фоне беспорядков, вызванных подорожанием бензина.

Но все же Индонезия отнюдь не лучший пример модернизации, а закрытые для свободной конкуренции страны редко имеют эффективную экономику. Азербайджан до недавнего времени рос самыми высокими темпами на постсоветском пространстве. Но режим отца и сына Алиевых не смог на бешеные нефтегазовые доходы диверсифицировать экономику – все шло на текущее потребление. В последние годы рост ВВП остановился, а к 2025 г. добыча нефти может крякнуть вдвое, поскольку заканчивается контракт с международным консорциумом, а новых месторождений давно не открывали.

А едва ли не лучший пример для России – Мексика. Экспорт нефти с 1975 по 1981 г. вырос в 23 раза, а ее цена увеличилась с 8 до 40 долларов за баррель. Умножьте 23 на 5, и вы получите невиданную в мировой истории «нефтяную иглу». Да еще под боком у главного импортера энергоносителей – США. Однако нефтяной дождь не привел к реальному развитию экономики. Госрасходы, как и в Венесуэле, оказались неэффективными, а курс песо к доллару вырос в ущерб местным производителям. Капиталы весело поскакали за границу. Как ни парадоксально, рекордными темпами рос госдолг.

Но мексиканцы сумели признать, что если не изменить структуру экономики, любая нефть утечет в решето. И они извлекли пользу из того факта, что средняя зарплата в Мексике составляла 3 доллара в час, а в Калифорнии – 21 доллар. Они переманили к себе несколько тысяч американских сборочных предприятий, так называемых «макиладорас». Мексика стала для США тем, чем Россия могла бы стать для Евросоюза. Это было бы выгодно: технологии, рабочие места, налоги для нищих регионов. Но пока мы шалели на нефтяных дрожжах, европейские фирмы ушли в Индию и Китай.

И сегодня ключевые тенденции в развитии России совсем не похожи на мексиканские. Крупные производства, не связанные с госзаказом, либо сокращают выпуск, либо вовсе закрываются. Зато мы видим бурный рост инфраструктурного строительства, прежде всего портов, трубопроводов и железных дорог. Например, «развитие Дальнего Востока», о котором шла речь в предыдущей главе, очень похоже на попытку групп интересов за казенный счет распечатать под себя новые месторождения и гнать ресурсы в Китай и Японию. Отсюда газопровод «Сила Сибири», расширение БАМа и Транссиба, мосты на Сахалин и Хоккайдо, Севморпуть, «свободные порты» в Приморье. Прежде всего на экспорт ресурсов заточены и морские гавани на северо-западе России: Усть-Луга, Приморск, Высоцк, Бронка. А если мы отыщем в федеральных целевых программах хоть какой-нибудь крупный завод, то он, скорее всего, будет производить сжиженный газ, бензин или нефтепродукты. Ничего похожего на «Уралмаш» или «Магнитку».

«Ресурсное проклятие» стало одной из ключевых причин, по которым России не удалось извлечь реальной пользы из изменений на рынках, вызванных санкциями и контрсанкциями 2014–2016 годов. Точнее, о суммарной экономической выгоде от изоляции страны в результате присоединения Крыма никто из серьезных экономистов и не заикался. Но фармацевтика или сельское хозяйство могли получить преимущество на внутренних рынках, когда на них прекратился доступ товаров из США и Евросоюза.

Проблема в том, что государство пытается ставить министерствам задачи, сколько должно быть на рынке российского сыра, софта или строительного оборудования, словно сам рынок отменили и вернулся Госплан. Минпромторг, словно в позднем СССР, разработал Стратегию развития парфюмерно-косметической промышленности России до 2030 года. По прогнозу министерства, экспорт российской парфюмерии к 2030 г. вырастет в 4,3 раза – до 3 млрд долларов”. Причем история о том, как одеколон «Гвоздика» будет вышибать с рынка дома Диора и Ямамото, написана с учетом того, что все наши производители – частные. Получается, Минпромторг лучше дельфийского оракула знает об их способности и желании инвестировать свои же частные средства через 10 лет?

Классические примеры успешного импортозамещения строились на поощрении эффективной конкуренции, чтобы качество отечественных товаров соответствовало мировым стандартам. Одни страны поощряли товаропроизводителей, закрепившихся на международных рынках, другие поддерживали заниженный курс валюты, чтобы родной производитель получил преимущество в себестоимости. Правительство же Дмитрия Медведева пошло по более простому пути, но в противоположную сторону – свести конкуренцию к минимуму. Словно при Петре I, когда вместо буржуазии имелись только слуги государевы, зачитали указ: через 6 лет вместо 100 % станков закупать за границей не более половины – а иначе голова с плеч.

2016-й год начался с признания Россельхознадзором печального факта: 78 % российских сыров фальсифицированы. А в 2014 г. контрафакта было всего 7 %. Понятно, что сомнительные производители поспешили заполнить нишу, освободившуюся после российских контрсанкций. Участники рынка рассказывают, что инвестиции в мини-заводик по производству сыра составят около 30 млн рублей и отобьются за 3 года. Год обычно уходит только на оформление документов, если нужен кредит, то ждать еще дольше. Необходимо также где-то обрести и протащить в страну оборудование, поскольку в России его не производят, а пойти в магазин и купить, словно автомобиль, нельзя. При этом потенциальный российский сыровар понимает, что санкции в любой момент могут отменить и он окажется на одном поле с конкурентами из Австрии и Франции со всеми их традициями и технологиями.

Если бы власть всерьез рассчитывала развить в России производство качественных сыров, она бы предложила помощь с длинными удобными кредитами, с оборудованием, с подготовкой кадров. Но, поскольку у власти есть нефть и газ, она невольно подтолкнула бизнес на полукриминальный путь: оборудовать кустарный заводик в сарае под Костромой, дав на лапу местным чиновникам. Затем правдами и неправдами присоседиться к какой-нибудь раскрученной франшизе и начать зашибать деньгу. Неудивительно, что на поверку в таком сыре обнаруживаются животные жиры и пальмовое масло – хорошо еще, что не кошачьи усы.

Похожая ситуация с овощами. Минсельхоз бьет в фанфары: в 2018 г. тепличных овощей собрали 1 млн тонн, построили 700 га современных теплиц, на 32 % повысилась урожайность. Но в результате мы видим на прилавках «пластмассовые» помидоры, выращенные из импортных семян, по 200 рублей за кило. Они хоть и лишены вкуса и запаха, зато крепкие и крупные, что позволяет им дольше сохранять товарный вид.