Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одного собрания в полуразваленном здании издательства оказалось достаточно для того, чтобы оценить ослепительные перспективы возрождения «Пламени». Сразу стало понятно, что назначенные ответственными дамочки неминуемо будут отброшены по выполнении своей задачи, как бывают отброшены стартовые ступени выводимого на орбиту космического корабля. Управлять кораблем должны не ступени и не дамочки, а серьезные фигуры с именем, репутацией и опытом. И Баженов, единственный человек, от которого это зависело, такие тонкости понимал – трехминутной беседы оказалось достаточно и для того, чтобы увериться в этом, и для того, чтобы подсадить в сознание Баженова очевидную мысль: фигуры достойней Максима Эдуардовича журналу не найти.
Чтобы вырастить эту мысль, следовало доказать: Максим Эдуардович полезен, необходим и незаменим.
Основу доказательства предстояло составить материалам, умело и мудро отобранным и подготовленным Максимом Эдуардовичем, умным и полезным советам, поднимающим статус и значимость «Пламени», и продуманным действиям по формированию и окучиванию литературного пейзажа области, на котором любые конкуренты будут выглядеть слабенькими, дурными или просто опасными.
Именно этому Максим Эдуардович решил посвятить ближайшие месяцы. Именно поэтому он провел уже два заседания Содружества и еще три собирался провести до конца ноября, поэтому он велел разместить свой телефон во всех интернет-объявлениях о начале отбора работ для «Пламени», поэтому завел отдельное расписание для всех дел, связанных с журналом, и поэтому не отказывал никому из звонивших в консультации по поводу того, как, куда и какие рукописи предлагать в первую очередь.
Не отказал он и в просьбе проконсультировать лично, пусть даже в воскресенье, – впрочем, после выхода на пенсию выходные отличались от будней только реакцией Вики на телепередачи. Сам Максим Эдуардович использовал разницу лишь как повод уклониться от ненужной нагрузки. Сейчас он уклоняться не стал. Отчасти чтобы не давать повод для жалоб и обвинений в высокомерности и игнорировании нужд собратьев по цеху и молодых талантов – такое могли припомнить. Отчасти же потому, что хотелось лично поставить зарвавшегося щенка на место.
Максим Эдуардович ведь сразу же, едва звонивший представился, понял, что́ это за Клим. Явно тот самый красавчик-амбал, который на собрании творческого актива сперва нес чушь, потом с холуйской угодливостью поддакивал наглой соплюхе, поставленной зачем-то на ответственную позицию в таком важном начинании, как возрождение национального литературного журнала. Впрочем, в дальнейшем соплюха не взбрыкивала, а тихо-мирно-вежливо принимала материалы Максима Эдуардовича. Видать, познала свой шесток или, как хотелось надеяться, схлопотала от начальства за наглость, проявленную при общении со старшими товарищами.
Теперь настал черед схлопотать верзиле с наркомовским именем.
Он позвонил в дверь ровно в назначенный час, в половине седьмого вечера. «Кто это?», раздраженно вопросила из зала сидевшая перед телевизором Вика, и в ответ на «Ко мне, по литературным делам» промолчала так выразительно, что в тишине, кажется, запели хрустальные подвески люстры. «А вот увидишь», неопределенно подумал Максим Эдуардович и пошел открывать.
Гость, к немалому разочарованию Максима Эдуардовича, оказался совсем не тем Климом, которого он чаял увидеть. Даже не похожим совершенно: гораздо старше, мельче и серее. Совсем невзрачным, откровенно говоря. Похоже, Максим Эдуардович недооценивал распространенность революционных и дореволюционных имен на текущем историческом этапе. Запал его от этого подыссяк, но совсем не пропал. Перехваченное знамя следует держать твердо и жестко.
Бледная копия Клима повода для этого долго не давала. Визитер был тих, застенчив, ладошка у него была сухой и вялой, разделся и разулся он, умудрившись не сойти с микроскопического коврика, который был немногим крупнее здоровенных, не по ноге, ботинок неожиданно милитаристского вида. При этом гость не выпускал, перекладывая из руки в руку, цветастый пакетик, и по коридору шел, куда указал Максим Эдуардович, вцепившись в пакетик, будто стены хрущевской двушки были опасными для случайного прикосновения.
Выглядел пакетик легковесно – прихватить мэтру коньяк пожилой начинающий автор явно не додумался, решил побаловать старика одной только нетленкой. Всякая школа утеряна, подумал брезгливо Максим Эдуардович, который особо-то и не пил, но знаки уважения ценил и считал необходимыми; ну и коньяк – ходовая валюта, всегда пригождается. Учтем вам это, немолодой человек.
Зато смотрел Клим как надо: в глаза снизу вверх, просительно и преданно, а в заставленной книгами и папками каморке, которую Максим Эдуардович с горькой иронией называл персональным кабинетом, сразу уставился на забранную в рамку газетную страницу и неуверенно улыбнулся.
– Были времена, – сказал Максим Эдуардович, пытаясь подавить теплое удовольствие. – Вы разбираетесь, я смотрю. Сами давно пишете?
– Ох-х, – сказал Клим и махнул рукой, обрывая себя.
– Ну и правильно. Что было, то было, а мы смотрим в будущее. Присаживайтесь, и давайте глянем, чем, так сказать, богаты.
Извлеченное из цветастого пакетика богатство, вопреки опасениям, оказалось скромным – тощий пластиковый скоросшиватель, сцепивший пару десятков страничек.
– Объем мне уже нравится, – сообщил Максим Эдуардович, взвесив папочку в руке. – Ровно то, что надо. Это в количественном отношении. Осталось замерить качество!
Он полистал страницы, плотно заполненные грамотно отформатированными строками. Названия и имени автора не было.
– Скромность украшает, конечно, но свое имя все-таки надо ценить, – назидательно сказал Максим Эдуардович. – А название – вообще неотъемлемая часть произведения. Будь я редактор на ставке, я бы уже вот на этой стадии рукопись выбросил бы.
Он сделал движение папкой в сторону корзины, следя за реакцией Клима. Клим только застенчиво улыбнулся.
– А, это фрагмент, – сказал Максим Эдуардович. – Про «незаконченную работу не показывают» знаете ведь выражение, молодой человек? Не приветствуется, честно скажу. Что же с вами делать?
Клим смотрел на него уже без улыбки и даже не моргал. Эк его, подумал Максим Эдуардович с удовольствием, и назидательно сообщил:
– Литературное творчество, дорогой Клим, не сводится к маранию бумаги или порождению отдельных строк, пусть даже каждая из них сама по себе прекрасна и удивительна. Литература – это действие, такое же, как и любое действие рукой, всем телом или вооруженной идеей массой, поэтому должно быть – осмысленным и законченным.
Я ведь излагаю близко к тексту, которым меня отчитывал по телефону тот наглец из московского издательства, сообразил вдруг Максим Эдуардович, и быстро, как мог, срулил в другую сторону:
– Слова – это же только попытка описать по-настоящему важное, то есть действия и особенно мысли. А буквы – это следующий этаж абстрагирования, это размещение слов,
