так хотела тебя увидеть, не представляешь. Каждый день в школе спрашивала, как ты себя чувствуешь.

– А написать мне никак?

– Не будь букой, Хель!

Я задумчиво повела плечом. Лезть в кладовку не хотелось – во‐первых, там грязно, а я только после душа, во‐вторых, неизвестно, сколько времени займут беседы с Паком и Арлекин. Когда смотришь фильм, можно примерно рассчитать, когда он закончится, чем будут заниматься в это время родители и каков уровень риска попасться им на глаза. Беседы же совершенно непредсказуемы – может статься, нам не о чем будет разговаривать, и придется ускользать от матери с отцом спустя несчастных полчаса, или же мы разболтаемся так, что пробудем вместе до рассвета.

Однако тратить время впустую не улыбалось еще больше. И так уже достаточно просидела без дела, впору свихнуться – и как сказочные принцессы всю жизнь проводили в башне?

– Ладно, – махнула рукой я. – Только тихо, чтобы родители не услышали.

– Что ты так трясешься со своими предками. Они занимаются своими делами, ты – своими. Ничего не случится, они ничего не заметят. Вот, смотри.

Он уверенно зашагал к двери, как ни в чем не бывало открыл ее, даже не стараясь сделать это тихо, и направился к кладовке. Будто это его квартира, будто, услышь отец или мать что-то, увидь его, он просто испарился бы, и всем бы показалось, что это нормально.

Я ошарашенно смотрела ему в спину. Он встал возле двери, подмигнул мне и скрылся за ней. У меня пропал дар речи – как можно быть таким легкомысленным!

Чертыхнувшись, я на цыпочках засеменила к «тайной комнате».

* * *

Мы сидели лицом друг к другу. Плед уже изрядно помялся, и раскрытые карты лежали на нем несколько криво, но это никого не волновало – игра была в самом разгаре, не стоило концентрироваться на подобных мелочах. Арлекин, по какой-то причине вначале нервно озирающаяся, расслабилась, смеялась шуткам Пака и поддерживала его глупые идеи, исполнять которые, конечно, никто не собирался. Эти двое искрили эмоциями и сыпали анекдотами, так что за два часа, проведенных здесь, мне пришлось что-то говорить всего лишь три раза. Им было вполне достаточно друг друга, чтобы веселиться.

В карты я не играла уже несколько лет и совершенно забыла правила, так что Арлекин пришлось все заново объяснять и первые минуты смотреть в мой «веер», чтобы советовать, как лучше ходить, и останавливать, когда я делала что-то не то. Но вскоре я разгулялась, и скука развеялась. Я даже составляла конкуренцию Паку, впрочем, не уступающему первенство.

– Давай, Хель, используй мозги, – протянул лис. – Ты же можешь!

Я нахмурилась.

– Ты шулер, – хихикнула Арлекин. – Едва она начнет брать реванш, ты используешь один из своих трюков и она снова провалится.

– Так-то оно так, – не стал спорить Пак, – но это не повод сдаваться.

– Зачем бороться, если победа не светит? – выкинула королеву червей я.

Карта Арлекин была бита.

– Ради самой борьбы, естественно, – нашелся Пак. – Кстати, к тебе приходили Изенгрин и Солейль?

– Ага. Правда, непонятно, зачем Солейль вообще напросился с ним. Посидел на моем кресле, ядом поплевался, а потом Изенгрин его утащил.

– Так серый его заставил прийти, – сообщила вдруг Арлекин. – Он же справедливый, честный, хотел, чтобы он перед тобой извинился. Видимо, надежды не оправдались?

– Нет.

– Солейль самолюбивый и ни за что через свое тщеславие не переступит, – заявил Пак. – Даже если понимает, что виноват. Не в его стиле. Мерзкий тип, больше я ненавижу только его дружка. Ни совести, ни ума, ни фантазии. Лишь бы задницей покрутить на людях да блеснуть своими достоинствами. Ты, Хель, не представляешь, что у нас обычно весной творится на уличной площадке. Как становится тепло, всех выводят на свежий воздух, и Солейль с голым торсом расхаживает сорок пять минут кряду. Да что там показывать? Тощий, плечи узкие… тьфу, глаза б мои не видели. Был бы колдуном – в жабу превратил.

Он раздраженно бросил карту.

– Да тебя бомбит, – озвучила очевидное я.

– Какая поразительная проницательность, – съязвил Пак. – Кстати, Арлекин, тебя чего так долго в школе не было? Гери крушить-ломать.

Она побледнела. Пальцы ее задрожали, так что карточный «веер» едва не осыпался дождевыми каплями, и она выдавила неискреннее:

– Немного приболела.

Пак смерил ее серьезным взглядом, сел ближе к ней. Она сжалась, так что он, уже собирающийся положить руку ей на плечо, показательно отвел ее в сторону.

– Это ведь не так, – прошептал он. – Если это что-то… мерзкое, мы никому не расскажем. Мы вообще никому ничего не расскажем, если ты попросишь. Правда, Хель?

Опешив от резкой смены атмосферы с непринужденно-светлой на напряженно-темную, я рефлекторно кивнула.

По щекам Арлекин потекли слезы, она всхлипнула, и я почувствовала, как сжимается что-то под лопаткой. Смотреть, как кто-то плачет, было неуютно – будто я виновата.

Карты были забыты.

Пак ласково притянул ее к себе. Арлекин от души разрыдалась, а меня вжало в пол – от жалости, дискомфорта, смутной вины, которой, вообще-то, не должно было быть. Он укачивал ее, кажется, целую вечность, а я сидела, слившись с углом и обхватив колени, абсолютно не понимая, что делать и что говорить. К счастью, Пак справлялся без моего участия.

Когда всхлипы Арлекин стихли, он отстранил ее и погладил по голове:

– Успокоилась?

Она кивнула, утерев влагу со скул, размазав тени и тушь.

– Теперь можешь сказать, что случилось?

– Да, – проблеяла она. – Там… Я… Когда… Мы тогда Хель из поликлиники везли. Я вышла раньше, у остановки… И… Пошла к дому. Там совсем недалеко, два шага. Через рощу. У нас там, – она нервно хихикнула, – дети гуляют днем, потому что всего-то несколько деревьев, не заблудишься. В просветах высотки видны, беседка стоит. Вообще ничего ожидать нельзя такого… Страшного. Но… Со мной же всегда что-нибудь да произойдет! – Она всхлипнула, но мгновенно взяла себя в руки не без помощи Пака, размеренно гладящего ее по спине. – Я шла через эту рощу. На перекрестке там растет береза с двумя стволами. Мне в детстве про нее мама всякие страшные легенды рассказывала, будто однажды Перун разозлился на духа, живущего в ней, и разрубил ее пополам, и эти два ствола – две половины его тела. Когда-то мне мерещилось его лицо, я видела боль, которую он испытывает уже много-много лет… Но тут не галлюцинация. Меж стволов было тело. Сожженное. Обугленное. Только зубы белые-белые, оскаленные, и ветер дул, так что труп словно кричал. Я даже… Точь-в-точь, как Проповедница говорила!

Арлекин снова зарыдала, и Паку пришлось крепко