– О мадам! – вскричал Массильон, расплываясь в улыбке. – Разве я мог забыть!

Он припал к ее руке с таким видом, словно всю жизнь ожидал именно этого момента. Эдмонда была совершенно счастлива.

– А вот… – промолвил граф, подводя гостя к Дезире, которая усиленно обмахивалась веером, словно ей отчего-то вдруг сделалось душно, – моя бесценная кузина. Мадемуазель Дезире Фонтенуа.

– Ах, мадемуазель Фонтенуа! – в экстазе вскричал актер.

Он сделал шаг вперед, широко улыбаясь, и сощурился, глядя на стоящую перед ним красавицу. В следующее мгновение улыбка Массильона медленно начала стекать с его лица, которое внезапно приобрело озадаченное и даже немного испуганное выражение.

– Это Дезире? – пролепетал он, указывая на нее.

– Ну да, – подтвердил несколько удивленный Коломбье. – Моя кузина.

– Ваша кузина? – вскрикнул Массильон. – Господи, да что вы такое говорите? Я же знаю мадемуазель Фонтенуа, я… Это не она, это другая!

В зале внезапно воцарилась тишина.

Тишина, пропитанная страхом.

Мгновение в зале стояла полная, абсолютная, ничем не нарушаемая тишина, потом Эдмонда Бретель метнулась к мужу и со сдавленным возгласом вцепилась в его плечо. Зашуршали по полу трены женских платьев, испуганно зашаркали мужские ботинки. Все медленно отступили от лже-Дезире, которая осталась стоять у окна в центре дышащего враждебностью полукруга людей. Только я один не двинулся с места.

– Люсьен, – вскрикнула мать, – ко мне, немедленно!

Словно я был какой-то собачонкой, честное слово… Я с укором взглянул на тетю Дезире, и она ответила мне едва заметным пожатием плеч.

– Однако, – пробормотал папа, покрываясь пятнами, что у него всегда было признаком сильнейшего гнева, – что все это значит, мадемуазель?

Дезире сложила веер и улыбнулась.

– Мадам, с вашего позволения, – поправила она отца.

– Вы… вы… – Похоже было на то, что отцу не хватало слов. – Вы не Дезире Фонтенуа?

– Нет, – спокойно ответила «тетя» таким тоном, словно происходящее было в порядке вещей.

Эдмонда тоненько взвизгнула и покрепче вцепилась в своего супруга.

– Ой, Филипп, – прошептала она, – мне страшно!

Нашла кому говорить! Он тоже трясся как осина.

– Я же сказал, это не Дезире, – к чему-то произнес противный лощеный актер.

– Но тогда… – проклекотал папа, – тогда я ничего не понимаю. Где Дезире? Где моя кузина? И кто вы, сударыня, черт бы вас побрал? Какое вы имеете право…

Глаза Дезире стали совсем золотыми. Она сделала шаг вперед, и толпа испуганно раздалась перед ней. Но Дезире только опустилась в кресло и закинула ногу на ногу.

– Кажется, месье, вы хотели звать полицейских, – промолвила она спокойно. – Так вот, я к вашим услугам.

– Вы? – Папа позеленел. – Вы… вы из полиции? Не может быть! Ведь женщины там не служат!

– Только официально, – поправила его Дезире, загадочно улыбаясь. – А на самом деле, месье, без их услуг обойтись невозможно. Если вам интересно, я работаю на комиссара Папийона. Полагаю, его имя вам известно.

Гости озадаченно переглядывались. Еще бы! Ведь Папийон – самый знаменитый сыщик на набережной Орфевр. Говорят, он начал работать еще при Видоке и раскрыл уже столько преступлений, что едва ли не превзошел своего легендарного начальника. Впрочем, папа всегда утверждал, что Папийон – самый обыкновенный полицейский, просто он очень искусно создает вокруг себя шумиху и каждое пустячное дело преподносит как подвиг.

– Значит, вы работаете на месье Анатоля? – спросил папа, утирая пот, который струился по его вискам. Странно – в гостиной вовсе не было жарко.

– Именно так, – подтвердила Дезире.

– И как поживает его жена Мадлен? – напирал папа.

Тетя улыбнулась еще шире.

– С таким же успехом вы могли бы спросить меня о детях комиссара, которых у него нет, – холодно ответила она. – К слову, моего начальника зовут вовсе не Анатоль, а Огюст, и он овдовел несколько лет тому назад. Жену его звали не Мадлен, а Луиза. Кроме того, он одевается в серые костюмы, отличается крайней педантичностью и всегда носит при себе оружие. – Дезире шевельнула пальцами. – Если вы решили проверить меня таким образом, месье, то глупее ничего не могли придумать.

Папа судорожно сглотнул. Он явно колебался между недоверием и желанием все-таки поверить странной женщине, столь успешно выдававшей себя за его кузину, женщине, которая – как я только что отчетливо осознал – разговаривала с ним, как с каким-нибудь лакеем.

– Но я все-таки ничего не понимаю, – вмешался Массильон, как будто без него не могли обойтись. – Вы здесь, и вы, как я понимаю, выдавали себя за Дезире… Но где же настоящая Дезире?

Улыбка тети померкла.

– Вынуждена вас огорчить, дамы и господа, – сдержанно промолвила она, – но Дезире Фонтенуа больше нет. Она умерла.

Женщины заахали.

– Умерла? – ошеломленно повторил папа.

– Вернее, была убита, – поправилась помощница комиссара Папийона. – Что как раз и является причиной моего появления здесь. К сожалению, – она метнула на актера безжалостный взгляд, – этот месье не дал мне завершить мою миссию. Насколько я понимаю, он явился сюда, потому что мадемуазель Фонтенуа не отвечала на его письма. Весьма занятные письма, надо признаться, – не без ехидства добавила она.

Массильон покраснел.

– Вы… вы видели их? – простонал он.

– Князь Лобанов дал мне с ними ознакомиться, – сухо ответила Дезире. – Надо сказать, он был весьма огорчен, когда обнаружил их, разбирая бумаги покойной.

– Стало быть, князь тоже знает, что вы здесь? – вырвалось у Матильды.

– Разумеется, – безмятежно отозвалась Дезире. – Но что же вы стоите, дамы и господа? Присаживайтесь, прошу вас. Как говорят у нас на набережной Орфевр, сидеть иногда лучше, чем лежать. – И, выдав сомнительную шутку, она ослепительно улыбнулась.

Душа моя разрывалась на части. Передо мной была все та же Дезире – умная, храбрая, решительная, – к которой я успел так привязаться за дни ее пребывания в замке, и, однако, это была уже не она. Я считал тетю самым близким человеком на свете, но на самом деле она оказалась чужой, обманщицей, которая присвоила себе не принадлежащее ей имя и ловко втерлась ко мне в доверие. От того, что она обвела вокруг пальца не только меня одного, мне вовсе не становилось легче. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда, но стоило Дезире послать мне улыбку, и я… с негодованием на себя… обнаружил, что уже готов все забыть.