На втором этаже, в спальне, Кевин остановился у дверцы шкафа, где до сих пор ощущался аромат духов, которые он подарил ей на Рождество. Он видел, как Эрин оторвала фольгу с рекламной страницы одного из ее журналов и вдыхала аромат. Когда она пошла спать, он вырвал страницу из журнала и положил в бумажник, чтобы точно знать, какие духи покупать. Он помнил, как она нежно наносила по капле за уши и на запястья, когда он водил ее в ресторан под Новый год, и как красива была Эрин в черном коктейльном платье. Кевин видел, как другие мужчины, даже с дамами, смотрели на Эрин, пока она шла мимо них к столику. Потом они вернулись домой, занялись любовью и не заметили, как наступил Новый год.

Платье висело в шкафу, навевая воспоминания. Неделю назад Кевин снимал его с вешалки, обнимал и плакал, присев на край кровати.

Снаружи доносился ровный хор сверчков, но это не приносило ему успокоения. Сегодня праздник, но Кевин чувствовал себя уставшим. Утром он не хотел идти на барбекю, не хотел отвечать на вопросы о Эрин, не хотел лгать. Не потому, что лгать ему было неловко, просто все труднее становилось делать вид, что Эрин его не бросила. Он придумал историю и придерживался ее уже несколько месяцев — что Эрин звонит каждый вечер, что последние несколько дней она была дома, но уехала в Нью-Хэмпшир, что ее подруга проходит курс химиотерапии и нуждается в уходе. Кевин понимал, что вечно в отъезде Эрин быть не может и вскоре версия «больной подруги» перестанет быть убедительной; люди начнут интересоваться, почему они не видят Эрин в церкви, магазине или просто на улице и сколько она собирается нянчиться с несчастной. Начнутся разговоры, будут звучать фразы: «Эрин его наверняка бросила» и «Видимо, их брак вовсе не был идеальным». При этой мысли у Кевина свело под ложечкой, и он вдруг вспомнил, что давно ничего не ел.

В холодильнике было пусто. Эрин всегда держала дома мясо индейки, ветчину, дижонскую горчицу и свежий пшеничный хлеб из булочной, а сейчас Кевин мог лишь выбирать, разогревать или нет монгольский бифштекс, купленный в китайском ресторане пару дней назад. На нижней полке он заметил жирные следы и чуть не заплакал снова, вспомнив крики Эрин и звук, с которым ее голова стукнулась о край стола, когда он швырнул ее через кухню. Он бил ее ногами, перемежая пинки с оплеухами, когда заметил на полке холодильника следы каких-то продуктов, а теперь сам не понимал, что это он так разошелся из-за подобной мелочи.

Кевин подошел к кровати и лег. Когда он вновь открыл глаза, была полночь. Снаружи царила тишина. Он увидел свет в доме Фелдманов, живших через улицу. Эту семью он не любил. В отличие от других, Ларри Фелдман игнорировал соседа напротив, а жена Фелдмана Глэдис при виде Кевина отворачивалась и уходила в дом. Фелдманам было под шестьдесят. Они могли выйти на улицу и отругать мальчишку, забежавшего к ним на газон забрать фрисби или бейсбольный мяч. К Рождеству евреи Фелдманы украшали дом светящейся гирляндой, а по праздникам выставляли в окнах меноры[5]. Кевин их не понимал и не считал хорошими соседями.

Он снова лег, но сон не шел. Когда комнату осветили первые лучи солнца, он подумал, что у всех все по-прежнему, кроме него. Старший брат Майкл со своей женой Надин соберут детей в школу и поедут на работу в Бостонский колледж, мать с отцом будут пить кофе и читать «Глоуб»[6]. За ночь были совершены преступления, в участок придут свидетели. Коффи и Рамирес будут о нем сплетничать.

Он принял душ и позавтракал водкой с хлебом. Позвонили из участка и велели прямо из дома ехать на место преступления — женщина лет двадцати пяти, скорее всего проститутка, найдена заколотой в мусорном контейнере. Все утро Кевин опрашивал свидетелей, собирая показания, а закончив, поехал писать отчет, пока информация была свежа в памяти. Он был хорошим детективом.

В участке было людно — в последний день праздников мир всегда сходит с ума. Детективы говорили по телефонам, писали за столами, говорили со свидетелями и регистрировали потерпевших. Шумно. Деятельно. Люди торопливо проходили по делам. Звонили телефоны. Кевин направился к одному из четырех столов посередине комнаты. Билл помахал ему рукой, но из кабинета не вышел. Рамирес и Коффи сидели за своими столами, напротив Кевина.

— Ты чего? — спросил Коффи, лысеющий толстяк, разменявший пятый десяток. — Паршиво выглядишь.

— Я плохо спал, — сказал Кевин.

— Я без Дженет тоже плохо сплю. Когда там Эрин возвращается?

Лицо Кевина не изменилось.

— В следующие выходные. У меня накопились отгулы, махнем на Кейп, сто лет там не были.

— Ого, у меня мать там живет. А куда на Кейп?

— В Провинстаун.

— О, прямо к ней в гости. Вам там понравится, я туда часто езжу. Где остановитесь?

Кевину даже стало интересно, отчего это Коффи задает столько вопросов.

— Не знаю, — ответил он. — Этим Эрин занимается.

Он встал и пошел к кофеварке налить себе кофе, хотя пить ему не хотелось. Нужно узнать название какого-нибудь пансиона и пары ресторанов, чтобы, если Коффи спросит, дать правдоподобный ответ.

Дни Кевина проходили однообразно. Он работал, допрашивал свидетелей, а вечером ехал домой. Ему хотелось расслабиться после дневного напряжения, но дома теперь все было иначе и работа оставалась с ним. Когда-то Кевину казалось, что он привык видеть убитых, но их серые мертвые лица врезались в память и иногда являлись ему во сне.

Кевина перестало тянуть домой. По окончании дежурства его уже не встречала на пороге красавица жена. Эрин не было с января. Теперь в доме царили беспорядок и грязь, и стирать Кевину приходилось самому. Он не знал, как правильно пользоваться стиральной машиной, и в первый раз насыпал слишком много порошка, в результате чего одежда полиняла. Не было домашних обедов и свечей на столе; теперь он брал готовую еду и ел на диване. Иногда он включал телевизор. Эрин любила смотреть кабельный канал о домоводстве и садоводстве. Кевин выбирал этот канал, и тогда пустота внутри становилась почти невыносимой.

После работы он уже не убирал пистолет в коробку, которую держал в шкафу, — там теперь хранился второй «глок». Эрин боялась пистолетов еще до того, как он приставил «глок» к ее голове и пригрозил убить, если она еще раз попробует сбежать. Она кричала и плакала, а он клялся, что убьет любого мужчину, с которым она переспит или которого полюбит. Она была такой глупой, а он так рассердился на нее за побег, что требовал назвать имя сообщника, порываясь его убить. Но Эрин кричала, плакала и клялась жизнью, что не было никакого сообщника, и он поверил, потому что она была его женой. Они поклялись в верности перед Богом, а в Библии сказано: «Не прелюбодействуй». Даже тогда он не верил в измену Эрин. Он с самого начала не считал, что там замешан другой мужчина. Он сам об этом позаботился. Днем он наезжал домой без предупреждения и не отпускал Эрин одну в магазин, парикмахерскую или библиотеку. У нее не было ни своей машины, ни даже водительских прав, а он проезжал по своей улице всякий раз, когда случалось оказаться поблизости, просто чтобы убедиться, что Эрин дома. Она убежала не для того, чтобы прелюбодействовать. Она убежала от пинков, ударов кулаком и бессильной рвоты на ступеньках подвала. Кевин знал, что не должен так делать, мучился виной и всегда извинялся, но это дела не меняло.