Его глаза были в красных прожилках.

— Извини за вчерашнее. Я не хотел. На работе очень напряженная ситуация. После инфаркта Терри я вкалываю за двоих, а на этой неделе начинаются слушания по делу Престон.

— Ладно, — ответила она. Пока Кевин говорил, в кухне запахло перегаром. — Завтрак будет готов через несколько минут.

Когда она переворачивала бекон вилкой, кипящий жир брызнул ей на руку, и на какое-то время Эрин забыла о боли в спине.

Когда бекон покрылся хрустящей корочкой, Эрин положила четыре полоски на тарелку Кевина и две себе. Вылив жир в жестяную банку из-под супа, она вытерла сковородку бумажным полотенцем и побрызгала маслом. Действовать приходилось быстро, бекон не должен остыть. Эрин включила тостер и выпустила на сковородку яйца. Кевин любил среднепрожаренную яичницу, обязательно с целым желтком, и Эрин стала настоящим экспертом в ее приготовлении. Сковорода была еще горячей, и яичница сразу поджарилась.

Она выложила два яйца Кевину и одно себе. Выскочили тосты. Эрин положила оба куска на тарелку Кевина.

Она тоже присела за стол, потому что муж любил, чтобы они завтракали вместе. Кевин намазал тост маслом и положил сверху виноградного желе. Разболтав вилкой желтки, которые потекли, как желтая кровь из струпьев, Кевин принялся подбирать их тостом.

— Что ты будешь сегодня делать? — спросил он, отрезая ребром вилки белок и принимаясь жевать.

— Думала помыть окна и заняться стиркой, — ответила Эрин.

— Постельное тоже надо бы постирать, после нашего-то кувырканья вчера вечером, — приподнял он брови. Волосы Кевина торчали во все стороны, в уголке рта остался кусочек белка.

Эрин подавила отвращение и сменила тему.

— Как ты считаешь, Престон осудят?

Он откинулся на спинку стула и потянулся, расправив плечи, после чего снова сгорбился над тарелкой:

— От обвинителя зависит. Хиггинс, конечно, грамотный, но у Престон ловкий адвокатишка. Вывернет все факты наизнанку.

— Ничего, ты его переиграешь. Ты же умнее того адвоката.

— Посмотрим. Меня бесит, что суд будет в Марлборо. Хиггинс хочет меня подготовить во вторник после заседания.

Эрин все это уже знала и привычно кивала. Дело Престон широко освещалось в печати. Суд начнется в понедельник в Марлборо, а не в Бостоне. Лоррейн Престон обвиняли в том, что она, якобы, наняла человека убить своего мужа. Дуглас Престон был миллиардером и главой хеджевого фонда; его аристократка супруга широко занималась благотворительностью, помогая всем — от музеев и симфонических залов до престижных городских школ. Освещение сенсационного процесса поражало воображение: дня не проходило без статей на первой полосе и отдельного упоминания в вечерних новостях об огромном состоянии, страстном сексе, наркотиках, предательстве, супружеской неверности, организации убийства и внебрачном ребенке. Из-за этой прямо-таки рекламной шумихи суд перенесли в Марлборо. Кевин участвовал в расследовании и вместе с другими детективами в среду должен был выступить на суде. Эрин следила за новостями, но Кевину льстило, когда его расспрашивали.

— Знаешь, что тебе нужно после процесса? — спросила она. — Сходить куда-нибудь развеяться. Одеться получше и поехать в ресторан. Со мной. У тебя ведь в пятницу выходной?

— Мы же ходили в ресторан на Новый год, — недовольно буркнул Кевин, размазывая желток по тарелке. Его пальцы были испачканы джемом.

— Не хочешь в ресторан, давай я приготовлю что-нибудь особенное дома. Что хочешь. Выпьем вина, разожжем камин, я могу надеть что-нибудь сексуальное. Можно устроить романтический вечер. — Кевин поднял глаза от тарелки, а Эрин продолжала: — Я готова к экспериментам, — промурлыкала она, — а тебе нужно отдохнуть. Мне не нравится, когда ты так много работаешь. Скоро тебя все преступления раскрывать заставят.

Он постукивал вилкой по тарелке, пристально глядя на жену.

— Что это ты подлизываешься, строишь из себя пусю-мусю? В чем дело?

Придерживаясь своего сценария, Эрин резко встала:

— Ладно, забудь. — Она схватила тарелку, и вилка брякнулась на стол, а потом на пол. — Я пытаюсь быть нежнее, раз уж ты уезжаешь, но если тебе не нравится — прекрасно. Я тебе вот что скажу — ты разберись, чего тебе надо, и говори мне иногда, о’кей?

Эрин подошла к раковине и с силой отвернула кран. Она знала, что удивила его, чувствовала, как в нем борются гнев и замешательство. Она подержала руки под струей воды и поднесла к лицу. Часто задышав, пряча лицо, она изобразила подавленное рыдание и шевельнула плечами.

— Ты что, плачешь? — спросил Кевин. Она слышала, как отъехал по кафелю стул. — Какого черта ты плачешь?

Она прерывисто ответила, очень стараясь, чтобы голос звучал расстроенно:

— Я уже не знаю, как быть. Я не знаю, чего ты хочешь. Такой важный процесс, на виду у общественности, на тебя оказывается огромное давление…

Она почти прорыдала последние слова, чувствуя, что он подошел вплотную. От его прикосновения она вздрогнула.

— Да ладно, чего ты, — ворчливо сказал он. — Тебе не о чем плакать.

Эрин порывисто обернулась и уткнулась лицом в его грудь.

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — заикаясь, проговорила она, вытирая мокрое лицо о рубашку Кевина.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Будут у нас выходные, обещаю.

B качестве извинения за вчерашнее. Она обняла его и прижала к себе, шмыгая носом и судорожно вздыхая.

— Извини, что я с утра пораньше… Вечно я брюзжу из-за ерунды. На тебя и так столько навалилось…

— Ничего, справлюсь, — сказал Кевин.

Эрин, не открывая глаз, потянулась его поцеловать, отстранилась, вытерла ладонями мокрые щеки и снова прижалась к нему, чувствуя, что он начинает возбуждаться. Она знала, что демонстрация слабости всегда вызывает в нем желание.

— Знаешь, у меня еще есть немного времени… — сказал Кевин.

— Но мне надо прибраться в кухне…

— Потом приберешь, — сказал он.

Через несколько минут, лежа под Кевином, Эрин издавала звуки, которые он хотел слышать, но, глядя в окно спальни, думала о другом.

Она научилась ненавидеть зиму с ее бесконечным холодом и погребенным под снегом двором, потому что не могла выйти из дома. Кевин не любил, чтобы она выходила на улицу, но выпускал ее во внутренний дворик, потому что там был забор. Весной Эрин высаживала цветы в вазоны и овощи на маленькую грядку за гаражом, где клены не загораживали солнце. Осенью она надевала свитер и читала взятые в библиотеке книги, а ветер гнал по двору опавшие листья, коричневые и сморщенные. Зимой ее жизнь превращалась почти в тюремное затворничество, холодное, серое и мрачное. Жалкое. Она буквально не переступала порог дома, зная, что Кевин в любую минуту может без предупреждения проехать мимо.