По логичной версии разбиравшегося с этим делом Щорса – Дубового военного историка Н.С. Черушева в его книге «Невиновных не бывает» о репрессиях в РККА: Дубовой просто попытался затянуть время на следствии или надеялся «переквалифицироваться» из заговорщиков в банальные убийцы пусть и героя Гражданской войны. В связи с этим Н.С. Черушев вообще не верит ни в убийство Щорса кем-то из собственных красных рядов, ни в результаты эксгумации его тела в 1949 году для проверки этой версии о странных пулевых отверстиях в черепе трупа, который некоторые упорно считают останками Щорса. В любом случае видно, как была все эти двадцать лет живуча версия о гибели Щорса от пули из собственных рядов, раз и Дубовой в безысходной ситуации за нее ухватился.

Там же, в Украине, очень популярный, хотя и менее в истории известный, чем Щорс, командир красных партизан Василий Боженко, выбивавший со своей партизанской «Таращанской дивизией» Петлюру из Киева, узнал, что его жена за что-то арестована и расстреляна в молохе «красного террора» в подвале Киевской ЧК в 1919 году. Его комиссар успел сигнализировать, что Боженко собирается взбунтовать верных ему бойцов и пойти разгромить ЧК в Киеве в отместку. Боженко мог стать неуправляемым и опасным атаманом типа Махно или Григорьева, но ЧК успела тихо ликвидировать его путем отравления ядом прямо в его партизанском лагере. В советской истории Василий Боженко остался несгибаемым большевиком и борцом за советскую власть на Украине, которого якобы отравили подосланные наемники из петлюровцев.

При схожих обстоятельствах в том же 1919 году погиб другой кумир украинских большевистских партизан Тимофей Черняк, командир известной «Чертовой бригады» красных и комбриг РККА. Его убили прямо в штабе полка Красной армии, как объявлялось в советской истории – посланные то ли белыми, то ли петлюровцами наемники. По более ранней официальной версии, красноармейцы из партизанской братии Черняка элементарно взбунтовались на станции Ровно, командир вышел с ними поговорить в защиту советской власти, но собственными озверевшими бойцами поднят на штыки. Хотя странная смерть Черняка в штабе посреди красных войск почему-то ЧК даже не расследовалась, очень похоже на случай со Щорсом.

Такое количество странных смертей неуправляемых, но очень полезных поначалу вождей «красной партизанщины» порождало слухи об их тайной ликвидации ЧК даже в тех случаях, когда смерть наступала в боях с врагами или от болезни. Как и в случае со Щорсом, руку ЧК видят в гибели популярного красного командира Василия Киквидзе, убитого на Дону в бою с белыми казаками Краснова в начале 1919 года. В годы Гражданской войны была устойчивая версия, что и слишком необузданного бывшего левого эсера Киквидзе застрелили в спину во время атаки чекисты, а не сразила в бою казачья пуля. Пусть в случае с Киквидзе никаких доказательств его ликвидации ЧК нет, но сама такая тенденция характерна, эти слухи появились не на пустом месте, а после расправ с Сорокиным, Щорсом, Калашниковым, Думенко и другими похожими личностями.

Заметим, что в небольших масштабах эта тенденция затронула в те годы рикошетом даже противоположный лагерь белых, где вообще-то такие тайные расправы с «белыми партизанами» не практиковались. Но и в рядах Добровольческой армии и затем в белой эмиграции был устойчивый слух, что решительного и ультраправого добровольческого генерала Дроздовского в январе 1919 года в госпитале после ранения отравили тайно чины белой же контрразведки по приказу не любившего его главкома Деникина. Хотя Дроздовский умер неожиданно от начавшегося заражения крови при не самом опасном для жизни пулевом ранении в ногу, в эту версию все же совсем уж трудно поверить, не говоря уже о полном отсутствии тут доказательной базы. Скорее всего, эпидемия таких изъятий со стороны ЧК «красных партизан» в 1918–1920 годах просто забросила свою бациллу подозрительности через фронт в белый лагерь, как гуляла, невзирая на линию фронта от белых к красным и обратно, в те годы эпидемия тифа или испанки.

В Средней Азии командир Туркестанского фронта красных Фрунзе практиковал переманивание ряда басмаческих командиров с их отрядами в Красную армию, где их бандам присваивали номера красноармейских частей и направляли бить непримиримых лидеров бандформирований. Многие из таких поверивших Фрунзе «красных басмачей», честно воюя долгое время за установление в здешних краях советской власти, когда в них отпала надобность, также «изъяты» или ликвидированы чекистами. Так известный узбекский курбаши басмачей Ахунджан, к тому времени уже долго возглавлявший очередной «красный туркестанский полк», после одержанных побед выстроен со своим полком на парад на центральной площади Андижана. Здесь весь полк бывших басмачей и примкнувших к ним узбекских дехкан окружен и под прицелом пулеметов красноармейцев разоружен, Ахунджана чекисты арестовали еще раньше в штабе полка.

Отчасти еще можно понять ликвидацию чекистами тех красных командиров, кто открыто и недвусмысленно выступил вдруг с оружием против советской власти, как Калашников, Найда, Рогов, Лубков или Монстров, здесь есть еще элемент самозащиты в условиях кровавой Гражданской войны. Так под Царицыном был разгромлен отряд взбунтовавшегося против красных анархиста Петренко, до того действовавший в подчинении Красной армии, но ударившийся в грабежи. Петренко сразу после пленения расстрелян ЧК, но в этом хотя бы была суровая логика войны. Так был в Симбирске летом 1918 года застрелен при подавлении «муравьевского мятежа» красный командующий Восточным фронтом Муравьев. Он официально был левым эсером, не скрывал после событий 6 июля своей враждебности советской власти, поднял на нее свои части, арестовал в Симбирске Тухачевского, а сам его мятеж позднее открыл путь в город белым и чехословацким легионерам.

Таким же левым эсером был командир дивизии Сапожков, долго и удачно воевавший на Урале против Колчака, а в 1920 году также открыто развернувший свои части против Советов, его также ликвидировали вместе с большинством приближенных. Сапожков, как и лидер сибирских анархистов-партизан Рогов, даже в той разноголосице платформ и лозунгов отличился совсем уж экстравагантным изложением своей политической цели, он тоже был «За большевиков, но против коммунистов». Кажется, у Василия Ивановича Чапаева в культовом советском фильме была совсем обратная установка, но он хотя бы помнил, что он за тех, где вождем Ленин. Свою же чудную формулу Сапожков объяснял уральским крестьянам выдуманной им же в пугачевской манере байкой, что в Москве РКП(б) раскололась на две фракции «коммунистов» и «большевиков» и первые за тиранию и продразверстку, а вторые вместе с Сапожковым – за простой народ и свободы. Так что анекдотический вопрос дремучего крестьянина в фильме «Чапаев»: «А ты, Василий Иванович, за большевиков или за коммунистов?» – не возник на пустом месте, не придуман режиссерами Васильевыми, он отзвук нашей истории. Оригинальнее «большевиков, которые против коммунистов» вроде Сапожкова и «левее всех левых» вроде анархиста Рогова в своей платформе за все годы Гражданской войны оказался их собрат и народно-партизанский вожак в Сибири Петр Щетинкин. Он руководил крупной Тасеевской группировкой партизан и сражался против белых, но и советскую власть признавал с оговорками, хотя позднее официально вступил в РКП(б) и участи Рогова или Сапожкова избежал. Он после Гражданской войны официально перешел в чекисты, был представителем ГПУ в дружественной Монголии, где и умер в 1927 году. А в эти бурные годы нашей Гражданской Щетинкин своим бойцам и крестьянам в селах вдоль Енисея так излагал поначалу свою политическую платформу: «Я монархист, я за государя императора, я против свергшей его Февральской революции и стоящих за нее разрушителей России – белых Колчака и Деникина». И тут же рассказывал ошарашенным сибирякам: «А вы знаете, что в Москве монархисты во главе с великим князем Николаем Николаевичем Романовым в союзе уже с Лениным и Троцким, и все они с нами за сильную неделимую Россию, а Колчак с Деникиным против нее – они дружки Керенского. Призываю всех православных встать с князем Николаем и Лениным против белых на защиту святой веры и России от поругания кадетами!» Приз за оригинальность политической идеи будущему большевику Щетинкину за всю Гражданскую войну следует отдать безоговорочно. И как только люди того времени в этом потоке идейного бреда со всех сторон вообще умудрялись ориентироваться, когда иные «политики» свою платформу формулировали: «чуть левее правых эсеров и немного правее левых эсеров»?