— Амшел! — вскричала Ева Ротшильд строго, но со смешинкой в глазах. — Ты не должен говорить такие вещи.

— Но это правда, — настаивал банкир с упрямством подростка. — Всё это знают. Как бы то ни было, — продолжал он, — его величество был так доволен службой нашего отца, что рекомендовал его датскому королю. С тех пор мы банкиры практически всех коронованных особ в Европе.

— Не говори об этом так трагично, — рассмеялся его брат Чарльз, — мы делаем это не так уж плохо.

— Это правда, — признал Амшел с хитрой улыбкой. — Но всё равно — я хотел стать врачом, а Джеймс фермером. В своём поместье близ Парижа он проводит каждую минуту, которую ему удаётся урвать от работы в конторе, сажая, паша, выдёргивая сорняки... Но нам как евреям эта профессия запрещена.

Некоторое время с какой-то обречённостью и усталой покорностью они обсуждали вечные тяготы и лишения, которые евреям приходится преодолевать, для того чтобы заработать себе средства для жизни в Германии.

— Христиане — странные люди, — заметил Салмон. — Они жалуются, что мы прибрали к рукам банковский бизнес, но ведь это единственное, что они для нас не закрыли.

— Вам нехорошо, герр Мендельсон? — перебила Ева Ротшильд, с участием глядя на Феликса.

— Разве ты не видишь, что ему скучно? — хихикнул её муж. — Он думает, что Франкфурт — кладбище, и не может дождаться, чтобы покинуть его.

— Наоборот, — возразил Феликс с неожиданной живостью, — я думаю, что Франкфурт необычайно колоритный и интересный город.

— Какая перемена со вчерашнего дня! — воскликнул старший из братьев Ротшильд.

— В нём великолепные памятники и огромный шарм.

— Я ценю ваши комплименты, но Франкфурт — скучный город, и мы это знаем. Я прекрасно понимаю ваше желание вернуться в Берлин. Вы можете уехать завтра утром. Передайте вашему отцу, что мы пришли к полному согласию.

У Феликса упало сердце. Покинуть Франкфурт, покинуть Сесиль? Никогда!

— Я бы чувствовал, что не выполнил своей миссии, если бы не привёз полное и детальное соглашение, — заявил он с излишней торжественностью. Он чувствовал на себе взгляды братьев и понимал, что, имея долгий опыт по части неискренних протестов, они не верят ему. — Я должен привезти ему полный письменный договор, — продолжал он с настойчивостью, которая подтвердила их сомнения, — даже если мне придётся задержаться здесь намного дольше, чем я планировал.

— Ваше чувство долга весьма похвально, — заметил Салмон с едва заметной иронией.

— В самом деле оно достойно восхищения, — подхватил Амшел. — Однако я понял так, что, работая в банке отца, вы, так сказать, убиваете время, пока не найдёте возможности посвятить себя карьере музыканта. — В его тоне слышалась откровенная насмешка. — Если хотите, я могу продлить редактирование детального договора на несколько месяцев, для того чтобы дать вам достаточно времени насладиться нашим колоритным и интересным городом.

— Прекрати, Амшел, — оборвала его Ева Ротшильд, — и вы тоже. — Она бросила осуждающий взгляд на своих деверей. — Разве вы не видите, что молодой человек до смерти чем-то озабочен? Он один в этом городе, вдали от семьи, а вы над ним смеётесь. Стыдно! — Она наклонилась и взглянула на Феликса с материнской тревогой. — Вы не хотите рассказать нам, что вас так беспокоит, Феликс? Вы можете нам доверять: мы ваши друзья.

— Я влюблён в Сесиль Жанрено.

За столом воцарилось молчание. Трое мужчин отвели глаза, даже Ева уставилась на скатерть.

Феликс знал, о чём они думают. Внук Моисея Мендельсона хочет жениться на нееврейке. Его дети не будут чистокровными членами их нации. Великий еврейский род кончался, уходя во вторгающиеся пески христианства.

— Сесиль Жанрено... — пробормотал почти шёпотом Амшел, словно собираясь с мыслями. — Она внучка Корнелиуса Сушея, — бросил он в сторону Салмона. Затем, повернувшись к Феликсу, добавил: — Герр Корнелиус Сушей был одним из самых известных финансистов нашего города, он имел склады в Англии, Италии и даже России. Он вёл дела с вашим отцом, прежде чем открыл собственный банк. Вы знали об этом?

Феликс отрицательно покачал головой:

— Нет. Я абсолютно ничего не знаю о ней, кроме того, что её отец был пастором какой-то французской церкви на Гёте-плац и она живёт там со своей матерью. Я даже не говорил с ней. Только увидел её вчера на улице и с тех пор ничего не делаю, а сижу возле её дома и смотрю на её окно в надежде ещё раз увидеть её.

Говоря это, он сознавал, какими мальчишескими и нелепыми должны казаться его слова этим закостеневшим бизнесменам, наблюдавшим за ним. Однако они не засмеялись и даже не улыбнулись. Жизненный опыт научил их тому, что любовь является единственной силой, сравнимой с деньгами. Иногда даже более сильной. И шутить с ней нельзя.

— Откуда вы знаете, что любите её? — спросила Ева Ротшильд. — В конце концов, вы с ней даже не знакомы.

Феликс пожал плечами:

— Я знаю, что это звучит глупо. Я не могу объяснить это даже самому себе.

— Безусловно, она очень хороша, — добавила Ева Ротшильд.

— Да, но тут что-то ещё. — Феликс как бы говорил сам с собой. — Это... не знаю, как выразиться... это словно выше меня. — Он взглянул ей прямо в глаза. — Поверьте, мадам, я пытался урезонить себя. Говорил себе, что это безумие. Думал о том, что скажет моя семья, что скажет её семья, что скажет Нина...

— Нина?

— Нина Ветзель. Мы знаем друг друга с детства и практически помолвлены. Я понимаю, что это глубоко огорчит моего отца и мать, а я люблю их. Что касается моей бабушки, она, возможно, никогда больше не будет со мной разговаривать.

— Не могу этому поверить! — воскликнула Ева Ротшильд.

— Вы её не знаете! — горячо возразил Феликс. — Она отреклась от собственного сына, брата моей матери, потому что он перешёл в христианство. С тех пор она не разговаривает с ним и не позволяет-ему переступить порог её дома.

Напряжённая тишина встретила эти слова. Амшел в своём кресле покачивал головой и тихонько пощёлкивал языком.

— Иногда мне кажется, что люди изобрели религию, чтобы иметь причину ненавидеть и убивать друг друга, — заметил он со вздохом. — Именем Бога пролито больше крови, чем по любой другой причине. В тот момент, когда возникает вопрос о религии, люди словно утрачивают здравый смысл. Однако все религии учат одному и тому же. Они говорят, что надо быть добрыми, терпимыми, справедливыми... — закончил он грустно.

— Ваш дядя живёт в Риме, не так ли? — спросил Чарльз Ротшильд. — Я знаю его. Он владеет роскошной виллой, которая называется «Ля Каса Бартольди». Он большой меценат.

Феликс выдержал паузу, потом тихо сказал:

— Я женюсь на Сесиль Жанрено, если она согласится. — Он окинул взглядом стол, моля о поддержке. — Это плохо?

Мужчины не ответили, но Ева Ротшильд прореагировала без колебаний.