– Хмм, – проворчал Герсен. – Вы неравнодушны к этому Сиону Трамбле?

– Да. Он добр, великодушен, отважен. Ему бы не пришло в голову ограбить даже Обменный Пункт.

Герсен горько улыбнулся.

– Я, пожалуй, ближе к Кокору Хеккусу… А что вы можете сказать об остальной части планеты?

– Везде свои обычаи и особенности. В Бидзуле Годмас содержит гарем из десяти тысяч наложниц. Каждый день он забирает в гарем десять новых девушек и отпускает десять – или, если он в плохом настроении, велит их утопить. В Галастанге Божье Око возят по городу в окрашенном киноварью алтаре десяти метров длиной и десяти – высотой. В Латкаре дворяне содержат беговых рабов – специально выращенных и обученных для Латкарских Бегов. Тадоуско Ой строят свои деревни на самых неприступных вершинах и сбрасывают в пропасть больных и калек. Это самые яростные воины на Фамбере. Они заключили союз, чтобы сокрушить стены Аглабата. И преуспеют в этом, ибо Бурые Берсальеры не могут им противостоять.

– Вы когда-нибудь видели Кокора Хеккуса вблизи?

– Да.

– Как он выглядит?

– Дайте мне карандаш и бумагу, и я покажу вам.

Герсен принес ей принадлежности для рисования. Ифигения провела несколько пробных линий, затем принялась за работу. Линия следовала за линией, и постепенно на бумаге появилось лицо. Оно было интеллигентным и настороженным, с высоким лбом, большими пристальными глазами. Волосы были пышными, темными и блестящими, нос – коротким и прямым, рот – довольно маленьким. Ифигения несколькими штрихами набросала туловище и ноги, изобразив человека несколько выше среднего роста, с широкими плечами, узкой талией и длинными ногами. Тело вполне могло принадлежать Билли Уиндлу или Зеуману Отуалу; но лицо нисколько не напоминало резкие проницательные черты Зеумана Отуала, а Билли Уиндла Герсен никогда не видел вблизи.

Пока Герсен изучал рисунок, Ифигения наблюдала за ним. Вздрогнув, она прошептала.

– Я не могу понять жестокости – ненависти – убийства. Вы пугаете меня почти как Кокор Хеккус.

Герсен отложил рисунок в сторону:

– Когда я был ребенком, мой дом был разрушен, а вся семья – кроме дедушки – перебита. Уже тогда я понял, что мой жизненный путь определен. Я знал, что я должен одного за другим убить тех пятерых негодяев, которые организовали налет. Это – моя жизнь, и другой у меня нет. Я не зло; я за пределами добра и зла – как механический убийца, созданный Кокором Хеккусом.

– И я имела несчастье оказаться нужной вам, – вздохнула Ифигения.

Герсен улыбнулся:

– Возможно, вы предпочтете быть нужной мне, а не Кокору Хеккусу, поскольку я всего лишь прошу указать мне путь к Фамберу.

– Вы очень галантны, – ответила Ифигения, и Герсен не понял, иронизирует она или нет.

Впереди ослепительно пылал белый Сириус, а рядом с ним мягко светилась желтая звезда, которая взрастила человеческую рабу. Ифигения грустно разглядывала ее, затем повернулась к Герсену, как будто собралась просить его о чем-то, но затем подумала хорошенько и придержала язык.

Герсен указал на Ахернар, источник Реки Эридан.

– Вот линия, соединяющая Сириус и Ахернар. Но стихотворению минимум тысяча лет – так что сначала нужно определить, где были Сириус и Ахернар тысячу лет назад. Это несложно. Потом нужно определить видимое тысячу лет назад положение Ахернара. Используем эти две новые точки, возьмем к северу от этой линии и будем надеяться на везение. А поскольку я уже закончил вычисления… – Он осторожно подкрутил верньеры, и Сириус на экране резко сместился в сторону. Расщепитель отключился. Герсен тщательно сориентировал корабль и вновь включил его. Старскип и его пассажиры, освобожденные от инерции и эйнштейновских ограничений, начали почти мгновенное скольжение вдоль создаваемого расщепителем разрыва в ткани Вселенной.

– Теперь мы должны ждать появления шести красных звезд. Они могут стремиться к голубой звезде или нет, они могут быть по правому борту или нет – мы не знаем, как должна быть сориентирована вертикальная ось корабля…

Время шло. Ближайшие звезды скользили на фоне более отдаленных, которые в свою очередь скользили на фоне совсем уж далеких искорок звездного света. Герсен нервничал. Он усомнился в том, что Ифигения правильно запомнила стишок. Она в ответ лишь пожала плечами, показывая, как мало это ее заботит, и предположила, что Герсен ошибся в вычислениях.

– Сколько длилось ваше путешествие на Обменный Пункт?

Герсен уже спрашивал об этом раньше, но она всегда отвечала неопределенно. Ничего нового она не добавила и на этот раз:

– Я много спала. Время летело быстро.

Герсен начал подозревать, что руководствуясь стишком, они отправились искать прошлогодний снег, что Фамбер расположен совершенно в другой стороне и что Ифигении это прекрасно известно.

Ифигения чувствовала его недоверие, и поэтому был оттенок мстительности в жесте, которым она указала на шестерку красных гигантов, вытянувшихся в чуть изогнутую линию, заканчивающуюся яркой голубой звездой.

Герсен в ответ лишь проворчал.

– Ну что ж, они вроде бы и впрямь по правому борту, так что и стишок и вычисления были недалеки от истины. – Он отключил привод Джарнелла и Старскип неподвижно повис в пустоте. – Теперь поищем скопление звезд, похожее на кинжал; возможно, его видно невооруженным глазом.

– Вот оно, – указала Ифигения. – Фамбер уже близко.

– Откуда вы знаете?

– Скопление, похожее на кинжал. В Жантильи мы называем его Божья Лодка. Хотя отсюда оно выглядит немного иначе.

Герсен развернул корабль к «рукоятке» и опять включил расщепитель; корабль скользнул вперед. Теперь они летели прямо сквозь скопление. Со всех сторон их плотно окружали звезды, пока они не вылетели в более редко заполненную область.

– Это факт, – заметил Герсен, – что мы на краю Галактики: «под рукоятку по краю лети…». Где-нибудь впереди должен засиять Фамбер.

Прямо впереди лежала небольшая россыпь звезд.

– Звезда должна быть класса G-8, оранжевая, – пробормотал Герсен. – Которая из них оранжевая? Ага, вот она.

Оранжевая звезда появилась на экране чуть левее и ниже перекрестья. Герсен отключил привод Джарнелла и настроил макроскоп, который показал единственную планету. Он прибавил увеличение и на экране появились моря и континенты.

– Фамбер, – произнесла Алюз Ифигения Эперже-Токай.

«Среди присущих людям качеств имеется и такое, которому трудно даже дать точное название. Не исключено, что это наиболее благородное из всех человеческих качеств. Оно включает в себя нечто большее, чем просто доброту, душевную чуткость, щепетильность, глубину и постоянство чувств, полнейшую самоотверженность. Это сопричастность ко всей совокупности ощущений, испытываемых человечеством как единым целым, это память всей истории человеческого рода. Такое качество является неотъемлемой чертой любой гениальной творческой личности, оно никоим образом не может быть приобретено в процессе обучения, ибо обучение в данном случае сродни переходу от возвышенного к комическому – как, например, препарированию бабочки, спектроскопии заходящего солнца, психоанализу хохочущей девушки. Попытка воспитания подобного качества обречена изначально – когда приходит ученость, исчезает поэзия. Насколько зауряден интеллектуал, не способный чувствовать! Какими банальными кажутся его суждения в сравнении с мудростью простого крестьянина, черпающего свою силу, подобно Антею, из эмоциональной сокровищницы всего человечества! По самой сути своей вкусы и предпочтения интеллектуальной элиты, выработанные в процессе обучения, насквозь лживы, искусственны, схоластичны, оторваны от жизни, неглубоки, безапелляционны, путаны, бесплодны и лицемерны».