– Тебя не упрекали в заносчивости? Мол, «не по Сеньке шапка».

– Я не мальчишка. Мне через пару лет будет сорок. От ведущих актеров театра я таких упреков не слышал. Они относятся ко мне с уважением, я плачу им тем же. Спектакль идет второй сезон, и на него не достать билетов. Критика была благосклонна. Пьеса в этом году получила премию «Чайка». А совет МХАТа утвердил нас на еще одну постановку в будущем году».

Объективности ради замечу, что премию «Чайка» учредили в том же 1996-м, когда вышла «Злодейка…», и в театральных кругах многие воспринимали ее не вполне серьезно, считая крайне субъективной и похожей на шоу, придуманное бывшим ведущим «МузОбоза» (а в то время – генпродюсером телеканала «ТВ-6») Иваном Демидовым. Что касается рецензий на «Злодейку, или Крик дельфина», они были разными, и «хейтерских» среди них хватало. Что в общем-то всегда сопутствует новаторству (тем более замешанному на иронично-трагичном абсурде), вторгающемуся на поляну традиционализма.

Некая интернет-критикесса (а они тогда уже появились в России) Аня Лайза не оставила от «революционного творения» камня на камне и в своей классификации поставила ему один «х», что означало: «чудовищно, позор, провал». «Не дай мне, Бог, сойти с ума!» – хочется воскликнуть на этом спектакле, поставленном Михаилом Ефремовым по пьесе Ивана Охлобыстина при участии Гарика Сукачева – смесь, что называется, бронебойная. Спектакль наводит на самые безрадужные мысли. Главное, непонятно, кто над кем издевается – авторы произведения, заставляющие смотреть зрителей это убожество, или зрители, по прихоти которых вынуждены играть актеры. Зрелище просто убийственное, другими словами всю его неожиданность выразить категорически нельзя. Рекомендуется смотреть врачам-психиатрам для определения невиданного в истории медицины диагноза». Оценки не столь экзальтированных дам были, конечно, менее вульгарны и поверхностны. Кто-то видел в «Злодейке…» парафраз популярной еще в середине 1960-х пьесы «Мой бедный Марат» знаменитого советского драматурга Алексея Арбузова. Правда, отказывал постановке Ефремова и Сукачева в том влиянии на зрительские души и востребованности, что сопровождали арбузовскую пьесу (ее ставили многие годы, с прекрасными актерами, в разных театрах). В «Злодейке…» замечали «предельную простоту сценографии, которая, наверное, должна концентрировать внимание аудитории на глубокомысленных и остроумных диалогах главных героев – Юры и Саши. Но, отсмеявшись положенное, их содержание забываешь необычайно легко и безболезненно». А вот в «Коммерсанте» анализировали спектакль теплее и детальнее, вспоминая уже не пьесу Арбузова, а рассказ «Злодейка» аргентинского писателя-авангардиста Хорхе Луиса Борхеса. «По сути охлобыстинские «дельфины» – все те же аксеновские, хуциевские мальчики, только вместо Хемингуэя у них Борхес, вместо враждебного тоталитарного социума – друг Ваня, который является с наемниками напомнить про долг. А сексуальная революция не в будущем, а в прошлом и потому не так уж и интересна. Греховность убийства и самоубийства по-прежнему не осознана, хотя разговоров о Боге, конечно же, стало больше.

Любопытнее всего то, что Охлобыстин готов эту преемственность (и соответственно, известную герметичность современной русской культуры) признать и даже декларировать, а не отрицать – как долго и старательно поступали люди, которые всего лишь на несколько лет его старше. Эта та степень честности (или догадливости), из которой еще много всего интересного может произойти. Не исключено, конечно, что для талантливого мифотворца это не более чем очередной миф, который лишь по неосторожности слишком близко подошел к правде». Как видите, в «коммерсантовском» материале критик Лариса Юсипова поколенческий контекст постановки заметила, чего так хотелось авторам «Злодейки…», а особенно Гарику. Кстати, в одном из показов спектакля в эпизодической роли того самого «друга Вани», что приходит выбить долг, сыграл тогдашний главред «Коммерсанта» и старинный друг Миши Ефремова Андрей Васильев. Такие «свойские» вкрапления делали проект прямо-таки совсем «кумовским», что наряду с его эпатажными выразительными средствами (в «Злодейке…» еще и «казачий хор» регулярно пел и балаганил) нехило раздражало ортодоксов. Сукачев, Охлобыстин, Митта-младший, Ефремов-младший и его супруга (в то время) Женя Добровольская в главной женской роли. Сергей Шкаликов – звезда новой мхатовской плеяды, но раздолбай и опять-таки друг-собутыльник постановщиков – в одной из двух главных мужских ролей. Ну, что это такое для ревнителей мхатовских ценностей? Действительно «вторжение» в театральный храм! Горыныч, пожалуй, впервые по-настоящему почувствовал, что на той поляне, куда его сначала подсознательно, а потом и осознанно тянуло – театр, кино, режиссура, – все еще жестче, чем в рок-н-ролле. Он, впрочем, нисколько по этому поводу не роптал и не ропщет. Наоборот – радуется.

«Так складывается моя судьба, что мне позволено разнообразно реализоваться. При этом никогда лично не сталкивался с клановой борьбой, в том же театре например. Думаю, меня и Мишка от нее берег. Я приходил в театр, делал свое дело и уходил. Так потом и в «Современнике» было, где Галина Борисовна Волчек меня от всего ограждала и позволяла работать так, как мне удобно. И во МХАТе в середине 90-х тоже все обстояло, по крайней мере для меня, лояльно. Это некоторые журналисты или упертые фанаты могли высказывать какой-то негатив. А мы спокойно работали на новой сцене, которая до нас стояла темной и пустой. Просто черная коробка зала. И тут мы ее оживили. Вскоре мхатовские мэтры стали к нам заглядывать и восторгаться. Они умели ценить и понимать, что тут на самом деле создается и каково дарование того же Сережи Шкаликова или Жени Добровольской. И насколько необычна пьеса, которую мы ставим. Да, в чем-то скандальная, но интересная».

Аббревиатуру МХАТ любитель татуировок Горыныч мог смело тогда выбить себе хоть на груди, хоть на плече. У него многое сходилось к этим буквам. Первый серьезный опыт театральной режиссуры, первое исполнение на театральных подмостках в рамках спектакля песни «Нет не красотками…» на стихи Бодлера, подготовка к знаковому сольнику на основной мхатовской сцене, наконец, регулярные визиты в расположенный в здании театра клуб «Woodstock-МХАТ», открытый Алексеем Муленковым и Владимиром Булгаковым. Именно они владели уже упоминавшимся в этой повести первым «Вудстоком» на Люсиновской, где бухгалтером у них работала гариковская Ольга. «Когда Муля с Володей получили место во МХАТе, где прежде располагалась просто какая-то кафешка, они решили свой прежний клуб продать. И предложили нам его выкупить, «тем более что Ольга в нем все отлично знает». Я согласился. Да и цена была очень умеренная. Деньги, конечно, все равно пришлось занимать (почти все тогда в долг жили), но что-то и из своих сбережений добавили и приобрели Ольге собственный бизнес. В нашем «Вудстоке» мы снимали несколько сцен из «Кризиса среднего возраста». А в 1999-м его продали, чтобы закончить съемки фильма «Праздник».

Интересно, что раньше перечисленных Игорем картин должен был появиться другой его полнометражный фильм – «Дом Солнца» по сценарию Охлобыстина. Собственно, он и планировался как кинорежиссерский дебют Гарика. Еще в 1995-м в одном из интервью Сукачев рассказывал, что надеется в мае приступить к съемкам, а в декабре или, в крайнем случае, в 1996-м состоится премьера. Это будет фильм «о 70-х, нашей молодости, нашей любви».