В этот же момент заказчица Каси, мадам Гласс, разговаривала по телефону с Микаэлем Родригесом, и речь в этом разговоре шла о Касе.

– Не думаю, что Мансур приказал избавиться от нее! – Голос Микаэля был вполне искренним.

– Ты был в курсе?

– Нет, и я в любом случае отговорил бы его! Какой в этом смысл?

– Никакого, – согласилась Сессилия.

– Надеюсь, что с ней все в порядке?

– Не совсем, она вывихнула коленку, и врачи прописали полный покой. И не делай вид, что тебя это беспокоит!

– И не делаю. Послушай, перестань играть в свои игры, прими мои условия, и все пройдет как по маслу!

– Ты уверен?

– Конечно, имей уважение к моим сединам!

– С чего это вдруг я должна их уважать? – усмехнулась на другом конце телефонной трубки Сессилия.

– Ну хотя бы потому, что седина – признак опыта и мудрости наконец! – Родригес начал терять терпение.

– Седина, мой дорогой, – насмешливо произнесла женщина, – признак старости, а не мудрости.

– С тобой всегда было трудно, Сэс! – пожаловался Микаэль.

– Готова принять это за комплимент!

– Признаться, я немного отвык от твоего острого языка, – вздохнул он, – и в такие минуты я даже рад, что тогда между нами ничего не вышло, только не обижайся.

– С чего это я буду обижаться?! Это чувство вполне взаимно.

– Полагаю, что угрожать тебе бессмысленно?

– Не в моем возрасте и не с моим опытом! Кроме того, ты прекрасно знаешь, что рычагов давления на меня не существует.

– Они есть у всех.

– Только не у меня, Микаэль, так и можешь передать Мансуру! Перспектива отправиться в место сборки меня не пугает, давно уже не пугает!

– А твою сотрудницу? Мы можем повторить попытку.

– Можете, но такова жизнь, – спокойно парировала Сессилия.

– Твои племянники?

– Племянники моего мужа, я отношусь к ним с симпатией, но не больше. – Собеседница Родригеса была абсолютно невозмутима.

У него пересохло в горле: «Проклятая Сэс!»

– Итак, я повторяю мои условия: я передам Кафрави зеркало из рук в руки!

– Зеркало у тебя?

– Да, только мне нужно время.

– Ты блефуешь?

– Докажи, – равнодушно заявила Сессилия.

У Микаэля вспотели руки.

– И еще, – Сессилия говорила, словно вбивала гвозди, – мне нужна вся сумма!

– А моя доля?

– Я тебе заплачу твои гонорары, хватит на скромную жизнь в течение года.

– Я не хочу скромной жизни! – возмутился Микаэль.

– Придется привыкать в любом случае, после можешь вполне попросить социальной помощи.

У Родригеса в глазах потемнело:

– Как ты смеешь!

– Смею, Микаэль, смею! Ты знаешь, жизнь меня очень хорошо научила играть в крестики-нолики. Если я для кого-то нолик, то я умею вовремя поставить на этом человеке крестик! И на тебе крестик я поставила давным-давно. Ты знаешь мои условия, других не будет, об организации встречи мы договоримся позже.

– Ты мне мстишь, но ты же знаешь, что я не мог остановить Мансура!

– Это все прошлое, я тебе сказала, что я давно перевернула страницу. Сейчас мы говорим о делах, и бизнес есть бизнес.

Микаэлю было не по себе от уверенного тона Сессилии. Надо было решить, как действовать. Судьба явно насмехалась над Микаэлем Родригесом. Сэс решила оставить его с носом! Старуха и в молодости-то была своенравной, что уж говорить о сегодняшнем дне! А Кафрави не уймется, пока не получит свое. И какой черт его дернул участвовать в забеге? Но ему срочно понадобились деньги, большие деньги.

Микаэлю не впервой было оказываться на мели. Деньги он любил, но считать их не умел. Тем более в жизни было столько соблазнов. Родригес любил все, что стоило не просто дорого, а очень дорого. Он любил самые лучшие отели, предпочтительно на островах, самые большие яхты, самые изысканные рестораны, самые уникальные вина, самую дорогую одежду, самых роскошных женщин… Список можно было продолжать и продолжать. Поэтому кошелек Микаэля был с огромными черными дырами.

Услышав об охоте, он решил, что вот он, его шанс. До этого больше двух лет ловил ветер, как корабль в паруса, но ничего не получалось. То ли корабль жизни разворачивался в ненужную сторону, то ли паруса судьбы заклинило. Он уже растратил все свои нехитрые запасы и приготовился к худшему. Непривычные мысли вроде той, что он просто-напросто неудачник, лузер, случайный гость на празднике жизни, зашевелились в голове. Все переменилось в один миг, как только он услышал о поисках Кафрави. Связался с Мансуром и понял, что тот готов на все.

Теперь же звонить Кафрави и передавать ему условия Сессилии не хотелось, но выбора у него не было.

Микаэль тряхнул головой, подбадривая себя. У него появилась неожиданная идея.

«Ну что ж, Сэс, мы еще посмотрим, кто кого!»

Москва, сентябрь 1589 года

На воротах имения стояли два стражника. Увидев Федора, они поклонились и пропустили его внутрь, Арина пронеслась вперед. Навстречу им попалась молодуха, увидев вошедших, она только всплеснула руками:

– Ой, барин, страх-то какой!

Во дворе столпилось непривычное количество народу. На лицах людей читалась какая-то странная оцепенелость. Слышались всхлипы, взволнованные голоса, и глаза всех были направлены к конюшне. Без слов Басенков прошел в широко распахнутые двери. Первым увидел стражников, надежно державших конюха. Руки Степана были заломлены за спину. Синяк, медленно растекающийся по всей правой стороне лица, взлохмаченные волосы, распухшая нижняя губа и полуоторванное ухо конюха говорили о том, что не так-то просто было его скрутить. Труп Семена застыл в неловкой позе неподалеку.

Федор, не говоря ни слова, подошел к погибшему. Посмотрел на остекленевшие глаза, приоткрытый рот с засохшей струйкой крови и страшную рану на груди, оставленную, по всей видимости, вилами. Оглядел внимательно конюшню, пытаясь запомнить все детали. Но ничего особенного ему в глаза не кинулось. Вилы, послужившие орудием убийства, были небрежно брошены рядом с трупом слуги Шацких. Вокруг все было перевернуто вверх дном и натоптано так, что никаких особенных следов было не различить.

Подьячий разочарованно вздохнул. Перевел взгляд на конюха, который, еле шевеля распухшими губами, ошарашенно твердил:

– Не убивал я, не убивал!

Толоконников же, поклонившись Федору, неторопливо, словно забивая гвозди, произнес:

– А кто же, как не ты?! Противники вы известные, вот, видать, и не сладил сам с собой. На конюшне ты один!