бы сейчас в зал ворвались какие-нибудь грабители, то сорвали бы нехилый куш в несколько сотен тысяч долларов. Сразу же вспомнилась сцена из фильма про Мишку Япончика, где его банда собирает улов с посетителей ресторана.

— Мистер Уилсон, Фрэнк Уилсон! — услышал я окрик, что спугнул мое разыгравшееся воображение. Мне махал рукой мужчина лет пятидесяти. Он даже привстал с места, чтобы я его лучше видел. Пока я вспоминал кто это такой, он закашлялся. Его спутник, примерно того же возраста тут же подал платок и, немедля, вытащил из внутреннего кармана своего смокинга пузырек с таблетками. Тут же к ним буквально подлетел один из сотрудников гостиницы и подал бокал воды. Когда приступ был купирован позвавший меня мужчина вновь заулыбался.

— Приятно снова видеть вас, мистер Уилсон. Фрэнсис Генри Тейлор, директор музея Метрополитен, — напомнил он мне свое имя. — Мы с вами виделись в прошлом году во время приема посвященному воину из Риаче.

— Да, да помню, мистер Тейлор, — тут же соврал я. В тот вечер я много кому улыбался и жал руки, всех и не упомнишь. К тому же на том приеме Эмма порезала ганстера, так что это происшествие перетянуло на себя все внимание и в памяти закрепилось только оно.

— Разрешите представить вам моего спутника, мистера Джеймса Роримера. Он мой преемник на посту директора Метрополитена.

— Приятно познакомиться, мистер Роример, — вежливо ответил я и мы пожали друг другу руки.

— Фрэнк, вы как я понимаю, решили продолжить своё знакомство с античным искусством или вас здесь интересуют картины? — спросил Тейлор.

— Пока еще не решил. Посмотрим какие будут лоты. А вы, джентльмены, здесь, насколько я понимаю по делам музея?

— Совершенно верно, — подтвердил Тейлор, — хотим пополнить нашу коллекцию. Тут будут выставляться несколько очень интересных экземпляров. Надеюсь, они будут нашими.

— Желаю удачи, — пожелал я им и направился на пару рядов ближе к сцене, где меня дожидалось единственное свободное место.

На стуле лежала программка с полным списком того, что будет сегодня выставлено на торги.

Первая часть, как я и ожидал, была посвящена испанским живописцам — вся большая тройка: Пикассо, Дали, Грис.

— Это я удачно заглянул, — пробормотали мои губы, когда взгляд остановился на одном из лотов.

«Синий голубь мира. Пабло Пикассо. Набросок Плаката 1-го Всемирного конгресса сторонников мира в Париже 1949 год».

Мне сразу вспомнился анекдот времен моей молодости:

«Художественная выставка. Пикассо забыл свой пригласительный билет. Его не пускают:

— Докажите, что вы Пикассо.

Он одним взмахом карандаша изобразил голубя мира и его пропустили. Фурцева тоже забыла приглашение, и её не пускают.

— Я министр культуры СССР!

— Чем вы это можете доказать? Вот Пикассо тоже забыл билет, и ему пришлось рисовать.

— А кто такой Пикассо?

— Всё в порядке, товарищ Фурцева, проходите».

Разумеется, я решил купить набросок «голубя мира», одно из самых узнаваемых изображений за всю историю, ведь цена на него в будущем вырастет в разы. Даже если не смотреть на покупку наброска как на инвестиции в будущее, то и в настоящее время эти траты полностью окупятся, в любом случае, сколько бы ни стоил мне этот рисунок, я верну эти деньги, когда буду подавать налоговую декларацию, ведь я помещу «голубя мира» в свой собственный музей.

За какой-то час джентльмены из музея Метрополитен приобрели сразу несколько картин и потратил чуть ли не миллион долларов, если я правильно перевел местные франки в доллары. Особенно долго и упорно директор Нью-Йоркского музея бодался за “Натюрморт со скатертью в клетку” Хуана Гриса. За этот шизофренический кубизм Тейлор в итоге отдал четыреста тысяч долларов.

Закончив с картинами аукционист, седой мужчина во фраке, чем-то неуловимо напоминавший актера Лесли Нильсена перешел к графике. И первым лотом в этой части аукциона как раз был облюбованный мною набросок.

— Лот номер 24. Пабло Пикассо, набросок плаката “голубь мира”. Начальная цена 10 тысяч швейцарских франков.

Я тут же поднял табличку, и аукционист отреагировал.

— У нас есть 10 тысяч франков. Кто больше? Отлично! Двадцать тысяч от юной итальянской синьорины.

Я тут же поднял ставку.

— Тридцать тысяч от молодого американца с первого ряда. Спасибо. Кто больше. Тридцать тысяч от месье с третьего ряда. Сорок тысяч франков от американца с первого ряда… Пятьдесят тысяч от молодой синьорины…

Очень быстро в торгах за набросок Пикассо остались только я и какая-то приставучая итальянка. Когда ставка выросла до ста тысяч я обернулся, чтобы посмотреть кто постоянно перебивает меня.

И почему я не удивлён?

Вайлетт как всегда была великолепна. Гордая осанка, переливающиеся в лучах электрического света бриллианты, конкурирующие за мужское внимание обнаженные плечи и стройные ножки в туфлях на высоких каблуках, кокетливая шляпка с сеточкой, за которой невозможно скрыть азартное сияние сапфировых глаз, на чувственных губах играет полуулыбка.

Кое-как прогнал охватившее меня наваждение и прожег конкурентку за лот строгим взглядом. В ответ получил провокационный жест в виде воздушного поцелуя.

Смело по нынешним временам, но в этом вся Вайлетт.

Повышаю ставку. Вайлетт отступает только когда сумма возрастает до ста двадцати тысяч швейцарских франков.

Я вновь смотрю на нее и получаю застенчивую улыбку пай-девочки.

Отворачиваюсь и размышляю о природе совпадений. Даже если предположить, что Аньелли каким-то образом узнали о моей поездке в Швейцарию, то они никак не могла знать заранее, что я посещу этот аукцион, да я сам об этом до сегодняшнего дня не знал. А значит появление здесь Вайлетт совпадение?

Вновь бросаю задумчивый взгляд на девушку, но она поглощена тем, что творится на сцене, а с нее аукционист объявляет последний лот:

— Список с античного пергамента изготовленный в десятом веке после Рождества Христова в Риме, в монастыре монахов бенедиктинцев. Стартовая цена пять тысяч франков.

Вайлетт тут же поднимает табличку.

Я морщу лоб от непонимания на кой ей он сдался. Да и остальные участники как-то вяло на него реагируют, со всего зала нашелся лишь один конкурент, да и то отвалил на сорока тысячах.

Улыбаюсь и поднимаю табличку. Не важно зачем Вайлетт этот кусок древней бумаги, главное он ей нужен. Пришло мое время отыграться.

— Пятьдесят пять тысяч франков от нашего американского гостя. Кто больше. Кто даст мне шестьдесят? Спасибо синьорина!

Я вновь поднимаю ставку и довожу ее до девяносто тысяч. Пусть тоже платит сотню тысяч. Как говориться, баш на баш. Вот только