Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Гельвеций[389] был в молодости на загляденье хорош собой. Как-то вечером, когда он тихо и смирно сидел за кулисами театра подле мадмуаведь Госсен,[390] к ним подошел известный финансист и сказал актрисе на ухо, но так, чтобы слышал Гельвеций: «Мадмуазель, не согласитесь ли вы принять шестьсот луидоров и подарить мне за это свою благосклонность?». — «Сударь, — ответила она, указывая ему на Гельвеция и тоже говоря достаточно громко, чтобы тот мог расслышать ее слова, — я сама дам вам двести, если вы явитесь ко мне завтра утром с таким же красивым лицом, как вот у него».
* * *
У юной и хорошенькой герцогини де Фронсак не было любовников, чему все немало дивились. Одна дама, желая намекнуть на то, что герцогиня рыжая и что вести себя столь благоразумно ей помогает именно это обстоятельство, заметила: «Она — вроде Самсона:[391] вся ее сила в волосах».
* * *
Когда г-жа Бризар, известная своими любовными похождениями, приехала в Пломбьер,[392] многие придворные дамы старались избегать встреч с нею. В числе их была и герцогиня де Жизор,[393] известная своей набожностью. Друзья г-жи Бризар сообразили, что если г-жа де Жизор примет их приятельницу, то перестанут упрямиться и остальные дамы. Они предприняли соответственные шаги и добились своего. Г-жа Бризар, женщина приятная в обхождении, быстро очаровала богомолку, и они подружились. Тем не менее герцогиня при случае дала ей понять, что готова простить женщине один проступок, но не понимает, как можно без конца менять любовников. «Увы! — воскликнула г-жа Бризар. — Заводя себе нового, я всякий раз думала, что он будет последним».
* * *
Примечательно, что у Мольера,[394] не щадившего никого на свете, нет ни одного выпада против финансистов. Ходит слух, будто Мольер и другие комедиографы той эпохи получили на этот счет прямые указания Кольбера.[395]
* * *
Однажды регенту захотелось побывать на балу и остаться неузнанным. «Я придумал, как это сделать», — объявил аббат Дюбуа[396] и на балу несколько раз пнул его коленом в зад. Регент, найдя пинки слишком увесистыми, запротестовал: «Аббат, ты маскируешь меня чересчур усердно!».
* * *
Некий фанатический поклонник аристократизма, заметив, что вокруг Версальского дворца отчаянно разит мочой, приказал своим слугам и крестьянам справлять малую нужду только у стен его замка.
* * *
Привыкнуть можно ко всему, даже к жизни. Услышав, как при нем* оплакивают участь грешников, горящих в адском огне, Лафонтен[397] заметил: «Льщу себя надеждой, что рано или поздно они привыкают и начинают чувствовать себя там, как рыба в воде».
* * *
Г-жа де Нель была в связи с де Субизом.[398] Однажды г-н де Нель,[399] презиравший свою супругу, повздорил с нею в присутствии любовника и заявил: «Сударыня, я спускаю вам все. Это знает каждый. Должен, однако, предупредить, что не потерплю слишком низменных прихотей, которые вы подчас себе позволяете, например вашей склонности к брадобрею моей челяди. Я ведь сам видел, как вы впускали его к себе, а потом выпускали». Пригрозив жене суровым наказанием, де Нель удалился, оставив ее с де Субизом, и тот, не желая ничего слушать, надавал ей пощечин. Муж потом всюду хвастался этим подвигом, прибавляя, что история с брадобреем выдумана им самим, и потешался как над де Субизом, который поверил ему, так и над своей женой, которую отхлестали) по щекам.
* * *
О приговоре военного суда в Лориане по делу г-на Грасса[400] у нас острили так: «Флот оправдан, адмирал невиновен, министр неподсуден, издержки с короля». Не следует только забывать, что вся эта история обошлась казне в четыре миллиона и что после нее уже можно было предвидеть скорое падение г-на де Кастри.[401]
* * *
Эту остроту кто-то повторил в компании молодых придворных. Одного из них она привела в такой восторг, что он помолчал, затем воздел руки горе и изрек: «Можно ли не радоваться великим событиям, пусть даже прискорбным, если они дают повод для таких приятных шуток?». Слова его всем понравились, и присутствующие принялись припоминать острые словца и песенки, сложенные по случаю различных поражений Франции. Песенка о битве при Гохштедте была сочтена неудачной, и многие объявили: «Жаль, что мы проиграли это сражение: песенка никуда не годится».
* * *
Когда Людовик XV был еще совсем ребенком, он повадился рвать кружевные манжеты у придворных. Отучить его от этой привычки взялся г-н де Морепа. В один прекрасный день он является к королю в на редкость красивых манжетах. Людовик XV тут же подходит к нему и разрывает одну из них. Г-н де Морепа невозмутимо рвет другую и замечает: «Странно! Мне это не доставило никакого удовольствия». Король смешался, покраснел и с тех пор не трогал чужих манжет.
* * *
Как известно, Бомарше не пожелал драться с герцогом де Шоном,[402] когда тот грубо обошелся с ним. Вот почему, получив однажды вызов от г-на де Ла Блаша,[403] он ответил ему: «Я и не таким отказывал».
* * *
Пытаясь одной фразой выразить, как редко встречаются в свете порядочные люди, М* — я сам это слышал — сказал, что порядочный человек — это редчайшая разновидность человеческой породы.
* * *
Придя к мысли, что дух нации следует обновить, Людовик XV осведомился у маленького Бертена[404] (министра), какими, по его мнению, путями следует идти к столь великой цели. Министр с важным видом попросил дать ему время поразмыслить. В результате этих размышлений, а вернее сказать, мечтаний, он нашел желательным привить нации тот же дух, каким проникнут Китай. Именно этому глубокомысленному умозаключению мы обязаны выходом в свет серии книг под общим названием «История Китая, или Китайские анналы».
* * *
Однажды г-н де Сурш, уродливый фат, маленький, темнолицый и похожий на филина, объявил, уезжая из гостей: «Нынче я впервые за два года ночую дома». При этих словах епископ Агдский обернулся, увидел лицо говорящего и, глядя ему прямо в глаза, сказал: «Понимаю, сударь, — обычно вы спите на насесте».
* * *
Г-н де Р* прочел в одном обществе несколько эпиграмм на людей, которые все без исключения уже почили вечным сном. После этого присутствующие
