Всё же нам постоянно везет.

Часто происходит таким образом, что к месту назначения мы подходим при лунном свете или ранним утром. Днём русские нас быстро бы вычислили. Как только мы прибываем, с берега сразу к борту подходят фелюги и принимают войска и боеприпасы. Быстро разгружаемся, всё должно идти в очень напряжённом темпе.

Мы не можем задерживаться дольше, чем это необходимо.

Во время высадки по всему кораблю распределяются наблюдательные посты, которые глазами и биноклями ощупывают море. Все нервы напряжены до предела – как легко русские могут внезапно появиться и приготовить нам злой сюрприз! Им и не снилось, что ночью в портах, далеко лежащих от Босфора, мы занимаемся такой работой. Но вновь все прошло нормально.

Два часа напряженной деятельности, и около тысячи солдат, в полном боевом снаряжении высажены на берег. Турки вздохнули спокойно, когда снова почувствовали под своими ногами твердую почву.

Прежде чем мы вышли в обратном направлении, на борт поспешно принимаются различные продукты: овощи, яйца, овчины и козлиные шкуры. На этот раз есть и табак, прекрасный самсунский табак в огромных мешках. Все помещения под баком наполнены табаком. Когда долго работаешь там внизу, то от тяжелого острого духа першит и щекочет в носу и горле. О сне в этих помещениях нечего и думать – в конце концов запах полностью одурманивает. Но он все же приятнее, чем воздух в кубриках, где содержались турки во время перехода. Там слишком чувствуется запах чеснока, бараньего жира и старой одежды.

Часто городское население наделяет нас различными дарами и подарками, которые доставляют нам на борт в своих небольших лодках жители побережья. Радость населения каждый раз велика, когда перед портами появляются “Гебен” и “Бреслау”. Все- таки в течение 30 лет, согласно довоенному договору держав, ни один турецкий военный корабль не мог показываться в Черном море. Теперь этот запрет снят.

Вместе с тем мы получаем живых баранов, табак, а однажды даже медведя в возрасте около одного месяца. Забавный зверь был принят с большой радостью и доставлен на плавбазу “Ольга” морякам с миноносцев, которые с увлечением забавлялись с верным товарищем по игре. Часто доверчивого зверя можно было видеть поднимающимся и спускающимся по трапам. Потом медведь подрос, но остался ручным и совсем не опасным, хотя к концу войны достиг значительного размера, почти в 2,5 м. Матросы боролись с колоссом даже в купальных костюмах, и он не поранил при этом ни одного из них.

Турки доставляли нам и голубей. Мы держали их на “Гебене” и очень этому радовались.

На обратном пути в Босфор главным по-прежнему оставался вопрос: вернемся ли мы невредимыми обратно или нет? Нам уже показалось, что в радиорубке мы слышали подозрительные голоса в эфире. Русские напали на след? Всеобщее волнение. Но нет! Снова всё стихает, противник, таким образом, нас не обнаружил. Потушив огни, без единого проблеска света, покинув порт Самзун, “Бреслау”, словно привидение, движется в темноте. Луна исчезла под покровом облаков, в тишине спокойно дышит море. После полудня мы снова заходим в Босфор – и этот поход удался. В качестве вознаграждения экипаж может сойти на берег, спать или же предоставляется свободное время.

Жуткая теснота царит при посадке турецких войск

*

“Гебен” по-прежнему стоит без движения с двумя минными пробоинами в Стенийской бухте. Раны еще не залечены. Но прошло уже порядочно времени, думаем мы. Как только кессоны будут готовы – дело пойдет быстрее и ожидание закончится. Тут среди бездеятельного покоя наступает большая неожиданность. “Поднять пар во всех котлах!”, – звучит команда однажды после полудня!

Что случилось, спрашивает себя каждый из нас в радиорубке и на корабле. Врага не видно, не слышно ничего подозрительного, что же могло произойти? Должны быть действительно особые на то основания, если поврежденному “Гебену” необходимо выйти в море. Пока из труб в воздух вырываются черные клубы дыма, а “Гебен” стоит в любой момент готовый выйти из бухты Стения и набрать ход, мы напрасно ломаем себе головы над причиной нашего выхода. Как же будет происходить поход? Идти полным ходом с поврежденным корпусом мы не можем. Вообще рискованно выходить в море в таком состоянии, но если необходимо!

6 часов вечера. Приказ следовать к выходу в Черное море! “Гебен” медленно движется по Босфору. Вновь мы идём против течения. Но сегодня все же другое чувство. Не прогнать глупые мысли о пробоинах – но внешне они незаметны. Горделиво корабль идет вверх по проливу в Черное море. Мягкое сияние вечернего солнца ложится на воду, вокруг удивительно спокойно, в вечерней тишине простирается единая нескончаемая поверхность.

Держим курс на восток. Перед нами, словно пара верных псов, два миноносца с тралами. Нельзя получить еще одну пробоину. 4 часа мы идем таким образом в сгущающейся ночи. Наверху спокойно и ярко мерцают южные звезды. Около 10.30 вечера мы останавливаемся у Килии на анатолийском побережье и отдаём якорь. С лязгом он устремляется в глубину. Теперь миноносцы начинают свою дикую пляску вокруг лежащего без движения “Гебена”. Зигзагообразно они носятся вокруг корабля – защита против вражеских подводных лодок! Ставятся противоминные сети. Повсюду ведётся бдительное наблюдение за врагом. Кажется, что из ночной тиши вот вот вынырнет что-то зловещее.

Что же всё это должно означать? Невыносимое волнение, словно парализуя, давит на нас, буквально сковывая все конечности. Тяжело сердце бьётся, нервы напряжены до предела.

Так как это выход на смертельно раненном корабле, нас достаточно редко волнует что-то постороннее. Так проходят тревожные часы, нескончаемо тянутся минуты. Как же медленно может ползти время! Мы по-прежнему стоим без движения, как если бы мы ждали чего-то неопределенного. Ночь подходит к концу. Но ничего не происходит. Затем на востоке светлеет небо. Наступает утро – тут уже море становится неспокойным! Пенистые гребни зло пробегают по такой тихой прежде водной поверхности, а мы с нашими повреждениями здесь в открытом море! Только бы всё это окончилось благополучно.

Вскоре раздается команда: “Противоторпедные сети убирать, с якоря сниматься!”. Это звучит как спасение. Прежде чем море станет штормовым, “Гебен” снова найдет пристанище в тихих водах. Мы продвигаемся по направлению к Босфору. Уже светло, когда мы заходим в пролив и вскоре снова стоим в тихой бухте Стения. Каждый облегченно вздыхает. Что должен был значить этот странный поход? Вечером – в открытое Чёрное море, там ночь на якоре, а теперь снова обратно в порт! Непонятно. Это было демонстрацией? Русские или англичане прослышали о наших тяжелых повреждениях? Должен ли был “Гебен” им показать, что он всё ещё боеспособен?

Возникают различные вопросы. Наконец мы говорим себе, что этот поход был предпринят по очень важным обстоятельствам. Возможно, несмотря на строгий приказ молчать, враг пронюхал, что “Гебен” нарвался на мины? Ни один посторонний человек не должен был и не мог знать, как обстояло дело, как тяжело был повреждён “Гебен”. Но после того как мы с поврежденным корпусом находились в течение 14 часов в Черном море, враг, должно быть, уже принял все слухи за болтовню. Итак, “Гебен” все же не повреждён, – будут теперь думать они. Где это видано, чтобы военный корабль с подобными повреждениями, принявший 2000 тонн воды, покинул бы базу и направился в море сражаться!