Выйду я раб божий имрк в чистое поле и как на меня светит мсц и как звезды смотрят и держатся мсца, так бы раба божия имярек смотрила и держалася меня раба божия и как кокушка птитца тужит плачет по своем гнезде, так бы та раба божия по мне тужила плакала и как возрадуются звезды месяцу так та раба божия как увидит меня и она возрадуется и как тужит кобыла по же-ребяти так бы раба божия тужила по мне по всяк час по всяк день. Пойду я раб божий на море окиян. Есть на море окияне лежит бел горюч камень на том камени стоит древо суховерхое и как то древо сохнет чахнет так бы та раба божия сохла чахла по мне рабе божий. На том древе сидит железной муж бьет он своим железным посохом в бел-горюч камень и как разжигает камень и так бы та раба бжия разжигалася по мне рабе божий хотью плотью и яростию и всеми составы ходовыми и плотовыми и как меня раба божия она не завиди(т) и она б тужила плакала и к отцу и к матере не приставала и тому вовеки. Аминь.

Тому вовеки. Аминь. Тому вовеки. Аминь[181].

Для удобства пользования магические формулы содержали слово «имярек», позволявшие подставить нужное имя:

Пойду из избы <…> к синему морю окияну. На море окияне стоит остров Дубовой, в острове Дубовой стоит изба дубовая, а в том древе сидит птица без перьев, без крылья. <…> Каково тошно и горко птици без перья, без крылья, таково б тошно и таково б горко рабе Божие имерек по мне, рабу Божью имерек, и каково тошно и каково горко рыбе белухе в реке без воды, таково б тошно, таково б горко рабе имерек по мне, по рабу имерек. Как ерькает верхней жернов по исподнем жернове, так бы ерькала серце <…> у рабы имерек по мне по рабу имерек[182].

Последний заговор входит в состав обширного сборника, составленного ротмистром Семеном Васильевым сыном Айгустовым. О неблаговидных поступках Айгустова, как связанных, так и не связанных с волшебством, нам известно в связи с иском, который подала его жена Федосья; событие имело место в 1688 году в Боровске. Челобитная Федосьи, составленная в сильных выражениях, содержала обвинение в постоянном жестоком насилии над двумя ее малолетними дочерьми. В подтверждение своих слов Федосья предъявила кипу тетрадей и бумаг, оставленных мужем, – вероятно, тот ни о чем не тревожился, так как жена не умела читать. Судейские, однако, читать умели и были поражены при виде целых страниц, заполненных «стихами за баб», вместе с тщательно скопированными гадательными текстами и другими заговорами[183].

Дело это поистине уникально по двум причинам. Во-первых, имена некоторых объектов желания – несчастных падчериц Айгустова и как минимум двух его крепостных женщин – известны нам из показаний, приобщенных к делу; во-вторых, Айгустов сделал рисунок, показывающий, как должно было действовать его волшебство.

Насколько мне известно, это единственный сохранившийся рисунок XVII века, показывающий действие волшебства. Айгустов изображает молодого кучерявого мужчину, пьющего вместе с дородной женщиной: в одной руке она держит небольшой бокал, в другой – узкую бутыль. Видно, что она находится в расслабленном состоянии, возможно, под влиянием заговоров, произнесенных мужчиной, и данного им питья: признаки этого – распущенные, непокрытые волосы, рассеянный взгляд, готовность запятнать свою честь, выпивая вместе с мужчиной. Все это выглядит невинно для нас, привыкших к куда более откровенным сценам секса и насилия, однако эти двое, несмотря на то что они полностью одеты, свидетельствуют о буйных фантазиях мужчины, которые он перенес на страницы своей личной тетради для записей[184].

Рис. 4.5. Рисунок с изображением действия волшебства из книги заговоров Семена Васильева сына Айгустова. Мужчина (справа) и женщина (слева), одетые возмутительно небрежно – волосы женщины распущены и непокрыты – чокаются бокалами. Судя по всему, перед нами – нескромная встреча: об этом говорят распущенные волосы женщины, неуместная близость, выпивание с лицом противоположного пола. Глаза в виде спиралей могут свидетельствовать о действии напитка, усиленном заклинаниями или добавленными туда кореньями либо травами. Сборник содержит сильнодействующие заклинания, направленные на пробуждение любви и обольщение. «Мужчина и женщина, поднимающие бокалы», рисунок из сборника заговоров. РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стлб. 1133. Л. 180 об. Воспроизводится с разрешения РГАДА.

На процессе жертвы Айгустова в один голос утверждали, что он дурно обращался с ними, неоднократно совершая сексуальное насилие. Согласно их показаниям, он бил и оскорблял жену, угрожал убить ее, насиловал падчериц (двенадцати и шестнадцати лет), причем старшая забеременела от него, вынуждал бежать от него крестьянок, отчаянно пытавшихся уклониться от его домогательств. Таким был человек, изобразивший мирное с виду любовное свидание и жадно собиравший заговоры, призванные установить не только физическую, но и сердечную связь с женщинами. Заклинания, изложенные эмоциональным языком, должны были не только привести к сексуальной покорности женщины, но и вызвать у нее страстную, отчаянную, мучительную преданность. Этот набор источников, в особенности широко распространенных любовных заговоров, где говорится о глубоких страданиях, позволяет заглянуть в мир фантазий грубого, безжалостного насильника. Речь идет не только о внутреннем мире отдельно взятого человека: можно предположить, что любовь, секс и страдания, физические и душевные, в воображении русских людей того времени были тесно связаны.

Прямо противоположными по своей сути были многочисленные случаи, связанные с обвинениями в злонамеренном разрыве отношений между супругами через импотенцию, наведенную с помощью волшебства. Это несчастье происходило особенно часто в первую брачную ночь – лиминальное событие, во время которого человек наиболее уязвим, – но могло постичь незащищенного мужчину и в любое другое время[185]. В 1647 году можайского крестьянина Тимофея и его сына Ларьку обвинили в том, что они наслали мужское бессилие как минимум на восьмерых женихов из числа крестьян. Безутешный отец одного из пострадавших утверждал: «Он Тимошка потому о свадьбе испортил сына моего Минку, испортил де в те поры, как сын мой вышед из своих ворот, кинул под него щепку… и в том мне на него и неверка»[186]. Гости, созванные на свадьбу, рассказывали, что они слышали, как отец и сын поздравляют друг друга, испортив брачную ночь одного крестьянина: «Тот де у нас добре отделан, жал нам только, что которая свадьба прошла здорова»[187].

Еще одно свидетельство, сохранившееся в деле, раскрывает схему, которая применялась во