— Камилла, но нельзя же провести в спячке всю жизнь! — воскликнул Чарльз. Он всегда был более деятельным, чем сестра, и не мог представить, как можно запереться и отгородиться от всего мира, ведь есть еще столько интересных вещей!

— Чарли, я провела так пять лет… — Камилла криво улыбнулась. — И ничего, жива вроде.

— Вот именно, что вроде! — воскликнул Чарльз. — Видела бы ты себя со стороны! Я вчера вообще испугался, что ты не сможешь остановиться и так и будешь плакать, пока не лишишься чувств! Камилла, так нельзя. Ты доведешь себя до психиатрической клиники.

— Я все это понимаю, Чарли, но пока что не могу взять себя в руки. Ты же знаешь, я верила и отцу, и Джиму. Мне казалось, что уж они-то никогда не предадут меня. И вот что получилось! А я во всем винила себя и только себя… Мне казалось, что, если бы я бросилась тогда к Джиму и рассказала ему о своей любви, мы были бы вместе. А я даже не спросила у него, почему он написал то проклятое письмо! Скажи мне, Чарли, я всегда была такой дурочкой?

— Ну что ты… — Чарльз улыбнулся. — Камилла, ты просто очень добрая и наивная. Тебе очень хочется доверять людям, особенно любимым людям. Ты не способна на предательство, что бы ты под этим ни подразумевала, и думаешь, что те, кого ты любишь, тоже не способны причинить тебе боль. Но, милая моя, бывает, что человек, сам того не желая, делает кому-то больно. Ты же сделала больно маме, когда убежала из дому?

— Мне очень не хотелось, но я не видела другого выхода, — тихо сказала Камилла. Ее мучила совесть из-за того, что она заставила Изабель переживать.

— Вот, — сказал Чарльз, — если бы ты видела другой выход, ты бы поступила по-другому, правильно? И потом, первое, что ты сделала, когда приехала ко мне, ты попросила позвонить маме и сказать, что с тобой все в порядке. Может быть, им тоже казалось, что это единственный выход? Не хочешь подумать на эту тему, раз уж все равно предаешься грустным размышлениям?

— Не хочу! — отрезала Камилла.

— Но, милая моя, из каждой ситуации есть как минимум два выхода. Ты можешь вернуться домой и прогнать Джима. Или поговорить с ним и с отцом… Да мало ли есть вариантов! Ты можешь даже к мужу вернуться.

— Не могу, — хмуро ответила Камилла, — к нему я не вернусь ни за что.

— Я же не говорю, что ты должна, а просто можешь так поступить! — воскликнул Чарльз. — Я лишь хочу только тебе показать, что всегда есть несколько вариантов решения проблемы. И если ты уверена, что выбрала единственно верный путь, кто знает, может быть, ты ошибаешься? Это ведь только твое мнение. У меня, например, может быть совершенно другое мнение…

— Чарли, ты думаешь, что я должна была им простить то, что они сделали?! — возмутилась Камилла.

— Ты могла бы их выслушать. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь! Я чувствовал то же самое, когда был вынужден уйти из дому. Мне казалось, что отец предал меня, отказался от сына. А потом я подумал и решил, что все к лучшему.

— Может быть, через много лет и я решу, что все так и должно было быть. Но сейчас мне очень плохо, Чарли. И пока что я не готова об этом говорить.

— Ладно, как хочешь, — печально сказал Чарльз. — Я пойду готовить ужин. Что ты хочешь, отбивные или курицу?

— Спасибо, Чарли, я ничего не хочу.

— А придется, — грозно сказал он. — Если ты не поешь, я силой в тебя впихну еду. У тебя последний шанс избежать страшного насилия и попрания прав личности. Курица или отбивная?

— Курица! — сдалась Камилла.

— Вот и отлично. Оказывается, тебя нужно только напугать хорошенько — и все получается как нельзя лучше!

— Чарли, а можно, я приготовлю обед? — попросила Камилла.

— Что это с тобой? — удивился Чарльз. — Ты же терпеть не можешь готовить?

— Во время термической обработки пищи головной мозг отвлекается от проблем, — лекторским тоном сказала Камилла и, увидев на лице Чарльза недоумение, нормальным голосом добавила: — Это позволит мне хоть недолго не думать о том, что произошло.

— Ладно, — легко сдался Чарльз. — Я еще меньше тебя люблю готовить. Пойдем, я тебе покажу, что и где лежит. Только, Камилла, умоляю, пусть твой головной мозг полностью переключится на приготовление пищи. Мне очень не хочется остаться без обеда!

Камилла улыбнулась брату и встала с кровати.

— Не волнуйся, мне тоже вдруг захотелось есть. Так что следить, чтобы курица не подгорела, и в моих интересах!

Увлеченно пассируя лук, Камилла полностью отвлеклась от своих проблем. Он не слышала, как в прихожей открылась дверь. Не слышала и удивленный возглас Чарльза:

— Вот это да!

— Нам с тобой очень нужно поговорить, — ответил ему мужской голос.

— Не сейчас. Потом. Она на кухне.

Камилла уже приступила к натиранию курицы специями, когда за ее спиной раздался голос Брэндана:

— Здравствуй, дочка.

— Папа? — глухо спросила Камилла, и курица упала на стол.

— Ну что ты так испугалась собственного отца? — Брэндан улыбнулся, но улыбка у него получилась совсем не такой веселой, как ему хотелось бы.

— Зачем ты приехал? — спросила Камилла.

— Для того чтобы убедить тебя выслушать Джима. Он очень страдает!

— Не могу сказать, что мне эта новость доставляет удовольствие, но он страдает за дело. — В голосе Камиллы слышался металл.

— Камилла, девочка, как ты можешь говорить такое! — поразился ее жестокости Брэндан.

— Папа, он предал меня, он меня продал. Я еще могу понять, почему так поступил ты. У тебя всегда была гипертрофированная любовь к нам. Тебе казалось, что ты лучше знаешь, что нужно твоим детям. И никогда не слушал нас. Единственный человек, кого ты еще слышал, — мама, и то в последнее время даже она перестала быть для тебя авторитетом! Смотри, что получилось от твоих стараний: Чарли ушел из дому, мне тоже пришлось уйти, потому что дом перестал быть для нас последним приютом и пристанищем, куда можно прийти, когда больше нигде не ждут!

Она замолчала, потому что больше не могла бороться со слезами, подступившими к горлу.

— Маленькая Ка, я ведь всегда старался сделать все, чтобы вы были счастливы! Я думал, что тебе будет лучше с Эрскином. Он, по крайней мере, мог обеспечить тебя! Если бы ты видела, где жил Джим с матерью! Если бы ты видела эту больницу! Я потому и смог убедить Джима отказаться от тебя. Я говорил ему о том, что он не сможет обеспечивать и тебя, и свою больную мать, что ему придется сделать выбор… Прости меня, Камилла, я не должен был так давить на него. Он был просто потерян, он не знал, выживет ли мать. И вот появляюсь я и начинаю на него давить. Неудивительно, что он сдался! Вы ведь были тогда почти детьми!

Камилла покачала головой.

— Ты никак не можешь понять, что я уже выросла.