Шутихи в голове парня продолжали взрываться... Оглушенный, он тупо взирал на того, кто дарил ему целый мир... просто так. Но такого ведь не бывает... Абсурд.

– Вы потешаетесь надо мной? – спросил он. – Насмехаетесь?

Лицо старика сделалось отчего-то сердитым.

– Ты не слушаешь меня, мальчик! – вскинулся он и ни с того ни с сего залепил Джеку пощечину. Такую звонкую, что у Джека дернулась голова и в ушах зашумело. Он ошалело прижал к вспыхнувшей болью щеке свою руку и округлил большие глаза, пытаясь понять, что это было.

Старик лишился рассудка?

Определенно.

– Ты не слушаешь меня, Джино, – повторил, между тем, старый граф. – Забился в собственную обиду, как в раковину, и главного не замечаешь: я даю тебе шанс сделать этот мир лучше. Изменить, если не всё, то многое, понимаешь? Наследство Фальконе – не деньги, Джек, это возможности, много возможностей переменить природу вещей, которые угнетают тебя. Так измени их! Докажи этим снобам с Мэйфера, что человек способен меняться, что, даже поднявшись из самых низов, можно сделаться тем, с кем даже им придется считаться. Что, хочешь от этого отказаться и позволить им костенеть в своих заблуждениях? Хочешь, скажи?

– Не хочу.

– Ха! – Фальконе крутанулся на пятках и хлопнул в ладони. Улыбка, широкая, как Триестский залив, озарила его исчерченное морщинами лицо. – Значит, больше никаких разговоров на тему «Я не ваш внук, и пусть этот мир катится к черту»?

Джек, зараженный его восторженным энтузиазмом, улыбнулся невольно, хотя, надо признаться, все еще не понимал, что сейчас происходит.

– Я просто совсем не уверен, что подхожу на подобную роль... – сказал он.

– Об этом позволь судить мне, – парировал граф. – И вообще, кто кого должен сейчас уговаривать? Скажи, тебе нравится быть несчастным и бедным, страдать из-за девушки, быть с которой вам не позволят, или... ты встанешь с ней вровень, станешь счастливым и...

– И?

– … Заставишь меня гордиться тобой? Выбирай, вариантов лишь два.

– Я выбираю второй.

– Наконец-то я слышу разумные речи. – И потрясая руками: – О, Мадонна, это было сложнее, чем я полагал! Нужно выпить. Прямо сейчас.

– Мисс Харпер вам не позволит.

– Пусть только попробует: как-никак мой внук почти что помолвлен. Я обязан отпраздновать это событие! – И шепнул Джеку на ухо со счастливой улыбкой: – Только с детьми не тяните. Я хочу умереть абсолютно счастливым! – И с такими словами вышел из комнаты, лучась улыбкой как лучится на солнце новенький соверен, вытащенный из кармана.

Инспектор Ридли в задумчивости шагал по коридорам полицейского управления, направляясь в прозекторскую. Доктор Максвелл, которого он взял за привычку приглашать для консультации в особенно сложных случаях, должно быть, уже закончил осмотр мертвого тела де Моранвилля. В любом случае сделать это следовало как можно скорее, и вернуть тело для погребения – леди Стаффорд, поперек мужа, разрешила произвести необходимые действия, хотя, как водится, считала это кощунством. Варварством.

Впрочем, именно эта женщина все прошедшие со смерти ребенка года донимала Брандера вопросами о продвижках по делу. Тот ненавидел ее и боялся, но ничего нового сообщить ей не мог...

А теперь вдруг такое.

Самоубийство отца убитого мальчика...

Есть ли в этом взаимосвязь со случившимся три года назад или смерть его – только следствие смерти ребенка? Ридли невольно скривился. Он привык видеть в де Моранвилле мерзкого соблазнителя и насильника, но никак не трепетного отца, не сумевшего, как ни пытался, пережить гибель ребенка...

Так где же правда?

Розалин, пусть он не хотел себе признаваться в таком, прошлым вечером показалась ему искренней, утверждая, что не имела с хозяином романтической связи. Признаться, тогда, три года назад, он тоже ей верил... Не мог допустить даже мысли, что женщина, рядом с которой от нежности екало сердце, способна предать их общее чувство, связавшись со своим нанимателем. Для чего бы ей делать такое? Его Розалин не такая.

Даже показания Поттер, расположенной к гувернантке (Розалин говорила, они были в хороших с ней отношениях), не могли поколебать его веры до тех самых пор, пока... эта женщина не сбежала. А камеристка графини, пусть через силу, но подтвердила, что Розалин... его Розалин выходила посреди ночи из спальни хозяина. Поттер сама это видела...

Ридли тогда подстерег эту женщину около дома и велел перестать клеветать на подругу: «Разве это по-дружески говорить о ней гадости, да еще заведомо ложные? – вопрошал он ее, сверкая глазами. – Разве вы не успели понять, работая в одном доме, что мисс Харпер – хорошая девушка?» Вел себя как влюбленный дурак. До сих пор стыдно вспомнить...

Поттер тогда смерила его неприязненным взглядом и сказала одно: «А вы сами спросите ее. Или боитесь?»

Боялся ли он?

Возможно, отчасти. И все же не верил... не мог в это верить...

– Сегодня Брандер опрашивал миссис Поттер, – сказал он невесте при встрече тем вечером.

– Что она говорила?

Розалин была бледной и комкала беспокойными пальцами край своей шали. Со смерти ребенка она сделалась тенью самой себя прежней, страх поселился в больших васильковых глазах... И Ридли подумывал перенести дату свадьбы: вряд ли невеста будет способна улыбаться на торжестве. А неулыбчивая невеста как-никак наводит на странные мысли...

– Много чего, – отозвался он неопределенно. Никак не мог найти смелости, чтобы спросить напрямую: «Ты ходила к хозяину ночью? Была в его спальне?»

– А обо мне? – вопросили бескровные губы.

Розалин на него посмотрела, чем окончательно и бесповоротно смутила.

– Кхм... о тебе... да... Она говорила, что ты... кхм... была довольна дружна с де Моранвиллем...

– Дружна? – повторила за ним Розалин. – Он – мой хозяин. Вряд ли «дружны» подходящее слово в таких обстоятельствах? – возмутилась она и тут же погасла. – Просто он... он...

– Что? – Не выдержал Ридли.

– … Хотел быть уверен, что Анри, его сын, получает должное образование. Он всегда этим живо интересовался!

Даже посреди ночи у себя в спальне?

– Понимаю. Наверное, Поттер что-то не так поняла...

– Наверное.

Розалин опустила глаза, и Ридли сжал губы. Почему же так сложно спросить напрямую? Что за проклятая косноязычность? И страх.

Спрошу в другой раз, решил он тогда, расставаясь с невестой. Но другого уже не представилось... По крайне мере, не раньше, чем через три года, когда он совершенно уверился, что невеста предала его, и сделала это еще раньше, чем убежала из-под венца, скрываясь от подозрений полиции, – она изменила ему с де Моранвиллем.