– Чешский пластик. Две тонны. И патроны к автоматам.

– Ёкэлэмэнэ… Вы там что – «Эмпайр билдинг» решили рвануть? Чтобы не эмпайр больше? Или штатовских бригадистов развести? Свободу Техасщине!..

– Это не в Штаты. Это в Сандру.

– В Сандру? Подожди. Есть же запрет…

– Ю-Вэ приказал. Ю-Вэ многое приказал…

– С-сука! О-от сука же! Это он, значит, решил – буром переть? Ну, он допрется…

– Ну да! Альберт Величко в поход собрался. Кремль трепещет. Спешно воздвигаются ежи и надолбы.

– Сам ты надолб. И не нарывайся, все равно не пристрелю. Ты мне нужен. Глеб, не спускай с него глаз. Впрочем, нет. Лучше мы его привяжем.

– Идиот. Я же с одной рукой и без оружия…

– А вот захорошеет тебе от промедола – ты и решишь: я их, мол, одной левой… Ты мне живой нужен.

– И для чего?

– Спиваты будэмо.

Альберт завел ему здоровую руку за голову и ремнем от карабина прикрутил запястье к железной ступеньке локомотива.

– Сиди, зайчик, не дергайся. Я тебе морковочки принесу или, скажем, капустки… Как ты насчет капусты, а? Хочешь сто тысяч баксов? И по шпалам – до Сандры? Выход-то найдешь? Там, в общем, не сложно…

– Подлая ты тварь, Алик. И всегда был подлой тварью…

– Что ж ты не сигнализировал?

– И почему это всегда предатели – подлые твари, не знаешь?

– Потому что автоматически выбывают из партии. Так я не понял: сто тысяч – берешь?

– Дешево ты меня ценишь…

– Так не базарный же день. В субботу я бы накинул пятачок…

– А катись ты, паскуда…

– Не пристрелю. И даже уколы буду делать. А ты пока думай: зачем?

С этими словами, весело помахивая рукой, он подошел к вагончику, подергал засов, откатил дверь, просунулся до пояса внутрь. Потом выбрался обратно, отряхнул руки. Подошел к следующему вагону…

– А ты-то кто? – спросил вдруг охранник. Голос у него странно изменился, и Глеб не мог уловить интонации. – Вроде как видел я тебя где-то…

– Какая вам разница? – пожал плечами Глеб.

– Да просто интересно узнать, чем такая срань, как Алик, может завлечь нормального парня. А, постой… ты же, наверное, беглого генерала сын?

– Никакого я не беглого и никакого не генерала…

– Генерал Марин – разве не твой отец?

– Марин… А почему – генерал?

– Звание у него потому что такое было. В двадцать шесть лет генерала получил, а эмгэбэ – это не авиация, там молодых не жаловали. Сам Сталин, говорят, распорядился… Шесть лет начальником Тринадцатого пробыл, а в пятьдесят третьем возьми да и дай деру…

– Если вы думаете, что я что-то понял, то ошибаетесь, – сказал Глеб. Понял-понял-понял, – отдалось в голове.

Вернулся Альберт, чем-то довольный, поплевал на ладони, обтер о штаны.

– Ладно, – звенящим голосом сказал он. – Я добрый сегодня. Поедешь с нами. Теперь, Глеб, до самого Шарпа – с ветерком…

И в глазах его полыхнуло то ли безумие, то ли отчаянное веселье.

Олив плыла на спине, поглядывая на все еще недалекое зарево, и чистая вода омывала и успокаивала, и придавала силы. Самое страшное осталось позади, а море не выдаст. Море не выдаст никогда…

Все-таки что-то с нею успели сделать эти проклятые душееды, потому что ни скрипа весел, ни плеска она не услышала и не поняла поначалу, чьи это руки хватают ее и вытаскивают из воды, и очень удивилась, увидев круглые лица Дорис и Арчи. И еще удивилась, что смогла в кромешной тьме ночи эти лица рассмотреть, но оказалось, что небо уже светлое и солнце вот-вот покажется над вершинами.

– То проклятые люди, – сказал отшельник, поправляя на Светлане одеяло. – Грех о них говорить и думать даже – грех. Забудь все, дочь моя. Забудь навсегда…

И Светлана забыла, скользнув обратно в сон. Она уже знала, что только в снах может встречаться с Глебом, потому что и раньше они так жили в этом мире: он по ту, а она по эту сторону сна. Их призрачно и непрочно свело когда-то, но долго это продолжаться не могло, потому что – как вынести такое счастье? Рвется все… Мятный вкус питья, что давал ей отшельник, не имеющий имени, заполнял собой все, и сны делались мятными, холодящими, зеленоватыми… и исчезали в миг пробуждения. И точно так же исчезало все сущее, стоило закрыть гла…

Отшельник посидел над нею, уснувшей большеглазой полудевочкой-полуженщиной, испуганным ребенком, отчаянным путником, готовым к стомильному броску через снежные горы. Для сильных мужчин этот путь. Он сам, дюжину дюжин раз ходивший через большой хребет Эльфийских гор, перед каждым новым выходом испытывал томление души, которое приходилось одолевать внутренней силой. А эта… Но он почему-то знал, что она – перешла бы горы. Если бы лихорадка не свалила ее так внезапно… и, надо признать, вовремя. Затяни болезнь с началом – и там, в горах, помочь было бы труднее.

Все хорошо. Лихорадка не длится долго, а с выздоровлением прибывают силы. Он поможет ей дойти до Логова… а оттуда путь легкий и прямой.

Что бы ни гнало людей через горы – монахи ордена святого Филиппа не вправе отказать им в помощи и сопровождении.

Что бы ни гнало людей… Отшельник вздохнул, взял лампу и пошел в свою землянку. По примеру патрона, филиппианцы должны были проводить ночи в земляных ямах. Или в снежных ямах, если случалось такое…

Там их и хоронили, когда приходил срок.

– Дафна, открой окно, – сказал сэр Карриган. – Накурили…

Дафна молча и неодобрительно пошла к окну. Последние годы она передвигалась все тяжелее, сказывались немалый вес и старые раны: одно падение в карете с моста чего стоило…

Были моложе. Были легче. Были, наверное, глупее…

Черт. Накурили. От этого, наверное, нет мыслей.

Чай остыл. Плохо. Все плохо.

Тугой от ароматов сада воздух с трудом тек через подоконник. Как мед из банки…

– Ступай спать, Дафна, – сказал он. – Завтра подниматься рано…

Поворчав для порядка, старуха ушла. Да, старуха… Даже не верится, что когда-то… Он не стал вспоминать.

Разболтал тепловатый чай, выпил, морщась. Одно название, что чай. Враги бы мои его пили…

А веселые враги пьют бренди – и ничего не боятся. Чего им бояться – молодым и здоровым… Так до последнего момента и не будут бояться, так и будут пить бренди – до последнего момента. А он придет, последний момент… скоро придет. Идите.

Две новости, сэр Карриган, одна плохая и одна очень плохая. И зубы торчат. Терпеть не могу, когда зубы торчат. Даже ровные красивые зубы прирожденного горлогрыза. С чего начнем? – и смотрит, как хозяин. С плохой? С плохой. Некий агент-аналитик похитил огромную сумму американских денег, полученных за проданные туда наркотики, и бежал – скорее всего, туда же, в Америку. Потому что – зачем нашему человеку бежать куда-то еще? Так, а очень плохая? По пути он прихватил нашего интересанта…