– Эй, малютка, куда ты так спешишь? – раздался вдруг пьяный хриплый голос.

Чьи-то пальцы вцепились ей в левую руку и рванули с такой силой, что девушка чуть не упала.

Ланда попыталась освободить руку из сильной хватки напавшего мужчины. Тот подался вперед и едва не раздавил ее, прижав к стене. Она с трудом устояла на ногах.

На мужчину упал свет от фонаря.

Грубое лицо было все изрезано глубокими морщинами, а маленькая голова казалась смешной на могучей шее. Щетина покрывала подбородок и провалившиеся щеки, верхняя губа украшалась редкими усами, лоб нависал над глубоко посаженными пустыми глазами.

Орланду передернуло от отвращения.

– Отпусти, – потребовала она, с силой дернув руку, и снова мужчина потерял равновесие.

– Проклятая шлюха, думаешь сбежать от меня? – Его пальцы сильнее сжали кисть бывшей послушницы.

– Шлюха?! Да ты… ты… – От захлестнувшей ее злости христианка сразу позабыла о страхе и осторожности.

Она изо всех сил толкнула мужчину правой рукой.

– Утихомирься, милашка! У меня есть деньги.

Не обращая внимания на боль, Орланда яростно задергалась, силясь вырваться.

– Послушай, ты, идиот, я не шлюха! – Она снова попыталась увернуться, но ничего не вышло, только запуталась в своих юбках. – Да отпусти ты меня, черт бы тебя побрал!

Замахнулась на него свободной рукой. Мужчина поймал ее за запястье и заломил руку за спину. Боль пронзила Орланду.

Распутник рассмеялся, услышав сдавленный крик.

– Вот так-то лучше. Я люблю смирных шлюх. А теперь, – приблизил он к ней свое лицо, – как насчет маленького поцелуя старине Митрофану, прежде чем мы отправимся к тебе?

Ланда изо всех сил наступила хаму на ногу.

– А этого не хочешь?

– Маленькая дрянь! – Он притянул Орланду к себе и схватил за плечи. – Я же сказал: хочу, чтобы ты меня поцеловала.

От него пахло дешевым вином. Девушку передернуло от отвращения.

– Мне плевать на то, что ты хочешь, урод! – выпалила она, стараясь освободиться.

Приготовилась издать душераздирающий вопль, когда из темноты вдруг раздался резкий угрожающий голос:

– Отпусти ее.

Орланда сразу же почувствовала облегчение. В ней заискрилась надежда. Помощь! Снова попыталась вырваться, но мужчина не ослабил хватки и обернулся.

– Она моя, приятель. Поищи себе другую.

– Я сказал, отпусти ее.

Она встала на цыпочки, чтобы посмотреть на своего защитника.

Митрофан тоже обернулся, желая увидеть соперника.

– О господи, – пробормотала Орланда.

– Всевышний слишком занят, чтобы прийти вам на помощь, – произнес Эомай. – Но для того и существуем мы, смиренные слуги его.

Двери кабака за спиной рыцаря распахнулись. На секунду тишину ночного воздуха нарушил смех и стук кружек. На пороге появился мужчина, посмотрел в сторону Эомая и остановился.

– Брат, не нужна помощь? – По голосу христианка узнала Арнау.

Эомай улыбнулся, но в его серо-голубых глазах, которые, не мигая, смотрели на Митрофана, не было веселья. Он резко положил руку на эфес длинного меча.

– Спасибо, дружище, думаю, сам управлюсь.

Взгляд бывшего пирата или кем он там был до того, как стать Мечехвостом, остановился на Орланде:

– Рад видеть вас снова.

Христианка слабо улыбнулась.

Эомай продолжал недобро смотреть на вцепившегося в нее мужчину.

– По-моему, я просил тебя отпустить госпожу.

– А я ответил, – сердито рыкнул развратник, – что это моя шлюха. Я первый ее увидел.

– Ты олух! – обрушилась на него Орланда. – Сказано тебе, я не шлюха!

Митрофан заворчал и прижал ее к себе.

– Госпожа говорит правду, ты ошибся, – растягивая слова, изрек Эомай.

Он выпрямился и одним движением вытащил клинок.

– В последний раз предупреждаю.

Прощелыга словно только сейчас заметил меч и отпустил запястье Орланды, как будто оно обожгло его. Попятился назад, подняв руки вверх:

– Эй, благородный господин, я ничего не знал. Откуда мне знать, что она не шлюха? Порядочные женщины не разгуливают в одиночестве по ночам.

Эомай не стал утруждать себя ответом, он просто продолжал смотреть на мужика, поигрывая мечом.

– Ну-ну, не будем ссориться из-за пустяков, – быстро произнес Митрофан. – Забирайте ее.

Орланда лежала на кровати, уставившись в балдахин над головой.

Комната тонула во мраке, лампа была погашена, шторы плотно задернуты, чтобы не проникал лунный свет.

Она не могла видеть балдахин из темно-синего шелка, затканного узором в виде солнца с лучами, но это не имело значения. Думала сейчас не о шелковом пологе, а о рыцаре с серо-голубыми глазами. И о том, что ему рассказала.

А поведала она ему, можно сказать, все.

Из-за двери доносились голоса спорящих.

– Пойми, Эомай, это вообще не наши заботы. Орден и святая церковь никогда не вмешивались в мирские дела.

– Но борьба с черной магией – наше дело!

– Не устраивать же против колдунов крестовый поход…

Голоса стали почти неслышными, затем Эомай почти выкрикнул:

– Мы, в конце концов, давали клятву верности августу, а тут явно имеет место заговор.

Вновь неразборчиво.

– Ну, дружище, признайся, тебе просто до жути понравилась маленькая монашка…

И почему-то эти слова так поразили Орланду, что всего дальнейшего девушка уже не слышала.

Она, серая монастырская мышка, может кому-то нравиться настолько, чтобы тот забыл про все остальное.

И не какому-нибудь лавочнику или писцу, а настоящему рыцарю!

И с этой мыслью Ланда уснула.

Почему-то ей снились уши.

Ослиные.

Длинные…

Стиру тоже снился сон.

Будто бы он никакой не осел, а человек.

Такой, как был прежде. Вот только уши у него продолжали оставаться ослиными.

И играет он на лире. И не где-нибудь, а на Парнасе, в покоях Аполлона.

И раздирают его противоречивые чувства.

С одной стороны, как бы не оскорбить кифареда своей отвратительной игрой, а с другой…

Боги ведь, говорят, ревнивы – вот содрал же Аполлон кожу с бедного пастуха Марсия за то, что тот сыграл на флейте лучше него?