– Десницы, – прошептала Наив. – В Красной Церкви есть два типа людей. Те, кто следует призванию, делают подношения… те, кого в народе зовут ассасинами, да? Мы зовем их Клинками.

Мия кивнула.

– Меркурио рассказывал мне об этом.

– А вторые – Десницы, – продолжила Наив. – К каждому Клинку приставляется по двадцать Десниц. Они содержат его Дом в порядке. Помогают с делами. Ходят в продовольственные рейсы, как Наив. Из каждой паствы выбирают не более четырех Клинков. Те, кто пережил учебный год, но не прошел экзамен, станут Десницами. Остальные же просто приходят, чтобы служить богине, чем могут. Не все созданы для того, чтобы убивать во имя нее.

«Значит, отбор пройдут лишь четверо из нас».

Мия кивнула, наблюдая за мужчинами и женщинами в черных робах. Если вглядеться, на щеках некоторых можно было рассмотреть аркимические шрамы рабов. Когда все аколиты собрались возле статуи, Наив с Десницами наизусть зачитали отрывок из святого писания:

Где-то в сумраке тихо прозвенел колокольчик. Мия почувствовала, как Мистер Добряк сворачивается вокруг ее ног и щедро упивается страхом. Услышала шаги; из теней возник чей-то силуэт. Десницы хором повысили голос:

– Маузер, шахид карманов, помолись за нас.

На постамент у основания статуи вышел знакомый мужчина. Благолепное лицо и древние глаза – тот, кто встретил у горы Мию с Триком. Он был в серой мантии, единственное украшение – сабля из черностали. Мужчина занял свое место, повернулся к аколитам и с улыбкой, которая легко могла бы стащить столовое серебро и канделябры, произнес:

– Двадцать шесть.

Мия снова услышала шаги, и Десницы продолжили:

– Паукогубица, шахид истин, помолись за нас.

Из сумрака решительно вышла высокая и статная двеймерка. Вдоль ее прямой, подобно колоннам вокруг, спины струились тугие, как веревка, дреды. Ее кожа была такой же смуглой, как и у всего двеймерского народа, но на лице отсутствовали татуировки. Она выглядела как живая статуя, вытесанная из красного дерева. Сцепленные руки были испачканы чем-то, что напоминало чернила. Губы накрашены черной помадой. На поясе висела целая коллекция стеклянных флаконов и три изогнутых кинжала.

Женщина заняла свое место на постаменте и гордо объявила сильным голосом:

– Двадцать девять.

Мия молча наблюдала, закусив губу. И хоть Меркурио хорошо ее обучил тонкому искусству терпения, любопытство наконец взяло над ней верх[54].

– Что они делают? – шепотом поинтересовалась она у Наив. – Что значат эти числа?

– Это счет для богини. Число подношений, которые они принесли в ее честь.

– Солис, шахид песен, помолись за нас.

Мия наблюдала, как из теней выходит еще один одетый в серое мужчина. Настоящий громила, бицепсы толщиной с ее бедро! Голова обрита, один только очень короткий ежик почти белых волос на макушке, кожу черепа испещряют шрамы. Борода уложена в форме четырех игл дикобраза. Он носил ремень для меча, но ножны пустовали. Когда он встал на свое место, Мия посмотрела ему в глаза и поняла, что он слеп.

– Тридцать шесть, – заявил мужчина.

«Тридцать шесть убитых? Рукой слепца?!»

– Аалея, шахид масок, помолись за нас.

Мягкой поступью, покачивая бедрами, на свет вышла еще одна женщина – с алебастровой кожей, будто состоявшая из изгибов. У Мии отвалилась челюсть – новоприбывшую можно было с легкостью назвать самой прекрасной женщиной, которую она когда-либо видела. Густые черные волосы каскадом спускались к талии, темные глаза были подведены сурьмой, губы накрашены кроваво-алым. Она была безоружной. По крайней мере, с виду.

– Тридцать девять, – произнесла она голосом таким же сладким, как дым.

– Достопочтенная Матерь Друзилла, помолись за нас.

Из тьмы совершенно бесшумно, как внезапная смерть, выскользнула женщина. Пожилая, с вьющимися седыми волосами, заплетенными в косички. На ее шее висела серебряная цепочка с обсидиановым ключом. Она выглядела как добрая старушка, блестящие живые глаза внимательно осматривали группу собравшихся аколитов. Мия не удивилась бы, застав ее в кресле-качалке у счастливого домашнего очага, с внуками, расположившимися возле ее ног, и с чашкой чая в руке. Она никак не могла быть главным священником самой смертоносной группы…

– Восемьдесят три, – объявила старушка, занимая свое место на постаменте.

«Пасть меня побери, восемьдесят три!..»

Достопочтенная Матерь посмотрела на новеньких, ласково улыбнулась.

– Приветствую вас в Красной Церкви, дети! – сказала она. – Чтобы оказаться здесь, вы прошли через мили и годы. И впереди вас ждут мили и годы. Но в конце пути вы станете Клинками, рассекающими на славу богине, и будете посвящены в самые сокровенные таинства. Те из вас, кто выживет, разумеется.