– Ты что, Антон, сейчас нельзя, – Юлька заглянула в его тревожные глаза. – Тебя будут ждать дома, и мы ничем не сможем помочь тебе.

– Правильно, – поддержал ее Сергей. – Засады, может быть, в доме и нет, но наблюдение установлено точно.

– Утром около восьми мать пойдет на работу.

– Ты думаешь, за ней не следят?

– Я так не думаю.

– Тебя повяжут, и все, – сказал Сергей. – Мы даже передать ей ничего не сможем – ни записки, ничего. Если положить записку в почтовый ящик, и то ее через минуту вытащат и заставят прочитать вслух.

– Она должна знать правду. Каково ей чувствовать себя матерью убийцы?

– Я понимаю тебя, Антон, но ты погубишь все дело. Теперь оно не только твое.

– И все же матери нужно все рассказать.

Юлька боялась смотреть на Антона, она чувствовала, что у него в глазах стоят слезы. Его матери, что и говорить, было сейчас хуже, чем самому Антону. В сто раз хуже. Как бы встретиться с ней?

– У меня есть план, – заявил Антон. – Приедем в общежитие, обговорим детали. Я думаю, утром она обо всем узнает.

– Что за план? – спросила Юля.

– «Привлеки к себе повышенное, откровенное внимание, сконцентрируй его грубо, но неожиданно, и тогда решение придет само». Так учил меня капитан Романов.

* * *

Дробов, войдя в свой кабинет, вызвал по телефону Николая Иванова. У колыбели штурмовых отрядов Гитлера стоял знаменитый Эрнст Рем, капитан кайзеровской армии, а в «Красных массах» подобным отделом заведовал подполковник в отставке сорокалетний Николай Иванов. Дробов не знал, как выглядел Эрнст Рем, но, судя по описаниям, которые он нашел в нацистских отчетах, Рем и Иванов были чем-то схожи: приземистые, оба с перебитыми носами и со множеством шрамов на лицах. Только Рем все же продолжал служить в Веймарской республике, а Иванов даже не дотянул до пенсии.

Начальник Sturmabteilungen, впрочем, точнее было бы называть этот отдел службой безопасности, появился перед Дробовым через три минуты. Мигнув покрасневшими глазами, он опустился на стул.

– Что насчет Никишина? – спросил Дробов, даже не поздоровавшись.

Иванов покачал головой.

– Пока ничего хорошего. ФСБ и МВД с ног сбились.

– А мы?

– Мы тоже.

– Значит, – невесело констатировал Дробов, – хоть что-то положительное в этом деле есть.

– Ты о чем? – спросил удивленный Иванов. Он долго служил вместе с генералом и пользовался правами личного друга.

– О том, что Никишина пока не нашли ни милиция, ни ФСБ. У нас еще есть шанс. – Он сурово вгляделся в упитанное лицо подполковника: – Смотри, Николай, не упусти его.

– Да… Я сделаю все возможное и… невозможное.

– Я верю тебе. А теперь скажи мне, по твоим соображениям, где сейчас может находиться Никишин? В Самаре он или уже в Москве?

Иванов хотел пожать плечами, но вовремя вспомнил, что Дробов не любит этого жеста, означающего неопределенность. Секунду помолчав, начальник службы безопасности ответил:

– Трудный вопрос… Я склоняюсь к тому, что он все-таки уже в Москве. Рано или поздно он пойдет на контакт с матерью – или позвонит ей, или даст знать о себе другим способом. Для него сейчас нет важнее задачи, чем успокоить мать, сказать ей, что с ним все хорошо.

Дробов хмыкнул. Иванов уточнил:

– Относительно хорошо.

– Милиция не усилила наружное наблюдение за домом Никишиных?

– Нет. По-прежнему от трех до пяти человек. Вероятно, их мнение отличается от моего. Пока они думают, что Никишина в Москве нет, отсюда отсутствие засады и только пост наружного наблюдения.

– А сколько выставил ты?

– Наше число неизменно: семь человек.

Дробов встал, пройдясь по кабинету, остановился у окна.

– Никишин, если предположить, что этот кретин Романов что-то выдал ему, попытается выйти на нашу организацию. Причем в любом случае без помощи милиции и чекистов, которые сами рады видеть его мертвым. Представить Никишина даже в компании десятка человек смешно, не то что одного. Значит, у него все-таки должны быть… единомышленники, помощники. Вот дальше этого я действий Никишина понять никак не могу. Ему так или иначе придется выходить на ФСБ, вести торги по поводу своей жизни. Для этого ему нужны неопровержимые доказательства о причастности к этому делу нас. – Дробов вернулся к столу, неожиданно ударив кулаком по его поверхности. – Вот сукин сын! Один разворошил несколько осиных гнезд. Знаешь, Николай, с каждым днем я чувствую себя все беспокойнее. У Никишина практически нет никаких шансов, вот это и беспокоит. – Дробов помолчал. – Именно это беспокоит. Сколько раз я ставил себя на его место, и ничего не получалось, везде тупик, капканы.

– Я думаю, что главный капкан ему все же не удастся обойти стороной.

Дробов мрачно посмотрел на помощника.

– Ты о чем?

– По-прежнему о его квартире, о матери. В общей сложности там десять опытных человек, они вычислят его, если что-то покажется им подозрительным.

– Мне думается, тебе следует усилить наружное наблюдение за домом.

– Наверное, я так и сделаю. Поставлю на смену еще пять человек. Если честно, Григорий, моему терпению тоже приходит конец.

Дробов, привычными движениями набив трубку, вызвал начальника четвертого отдела, который имел пока небольшой штат, зато был оснащен самой современной техникой.

Появился начальник информационного центра Владимир Горшков: лобастый, с косматыми, густыми бровями. Глаза его контрастировали с резкими чертами лица: они постоянно смеялись. При встречах с Горшковым Дробов мысленно просил того не смотреть на него во время разговора. Горшков не был ясновидцем и продолжал весело взирать на шефа, не замечая его хмурого вида.

Бросив угрюмый взгляд на вошедшего, Дробов спросил:

– Вы по-прежнему слушаете разговоры наружного наблюдения?

– Конечно, шеф, – немного обиделся Горшков. – Частота на милицейских рациях постоянная. И чекисты, которые по одному-два человека в сутки дежурят вместе с милицией и поддерживают связь со своими, тоже контролируются нами. Люди в нашей группе наружного наблюдения постоянно слышат их – и МВД, и ФСБ.

– А они могут поменять частоту? – Дробов явно беспокоился за радиоперехват, хотя несколько лет работы с Горшковым показали, что проблем в четвертом отделе не существует. В этом была заслуга как самого Горшкова, так и главы «Красных масс», мгновенно реагирующего на любую просьбу начальника центра: нужен новый, более современный компьютер – пожалуйста; новые радиостанции, антенны – нет проблем. Сбоев в работе не было, Горшков по запросу Дробова мог запросто выдать ему любое пейджинговое сообщение или дословный разговор по сотовой связи любого человека вплоть до министра обороны. Все данные радиосвязи скрупулезно переносились на компьютер, который перерабатывал информацию, копируя в электронные библиотеки каждое слово. Если бы Дробову понадобилась информация на какого-нибудь Санька, звонившего 20 января 1997 года по сотовой связи, компьютер в считанные секунды выдал бы все телефонные разговоры за это число, где кем-либо из абонентов было произнесено слово «Санек».