— Который по счету?

— Второй… нет, третий. Надежда белугой выла, просила что-нибудь сделать. И ей было все равно, что за такие проделки ее собственному мужу может грозить тюрьма! «Ты же врач! — рыдала. — Сделай что-нибудь, будь человеком!»

— И ты…

— Разумеется, нет! Я провел целое исследование, пригласил Надьку «к стенке, где графики», как говорил Жванецкий, и подробно описал ей, в каких муках умрет ее папаша. Эвтаназия, вопреки народным поверьям, вовсе не безболезненна. Хоть бы задумались, почему ее повсеместно не применяют!

— По соображениям этики и во избежание злоупотреблений?

— Отчасти — да, но еще и потому, что до сих пор не существует препаратов, позволяющих уйти без боли и страданий. Ты же врач, должен понимать, что воздействие медикаментов на человеческий организм индивидуально. Если один умрет легко, десяток других будут невыносимо мучиться!

— А как насчет Гальперина?

— В отчете не указано, что у него были судороги, а твои люди, войдя утром в палату, ничего плохого не заподозрили — вероятно, у него все прошло легко. Да сколько мужику, с его диагнозом, надо-то?

— А что с тестем?

— Я воспользовался связями, нашел дилера и добывал ему морфин в таких количествах, чтобы осчастливить по полной. Короче, помер он довольным… Есть подозрения, кто мог «помочь» адвокату?

— У меня медсестра пропала.

— Думаешь, это она?

— Так можно было бы подумать, если бы ее исчезновение не походило на побег в никуда.

— Получила денежки с Гальперина — говорят, он был богат, как английская королева, — и в бега!

— Да, но не забывай, девчонка бросила в ординаторской все — плащ, сумочку…

— А что она делала в ординаторской ночью?

— Миловалась с моим интерном. Он искал ее, но безуспешно.

— Так надо к ней домой съездить!

— Мы съездили.

— Мы?

— Ну я со следачкой.

— Так ты теперь доктор Ватсон при Шерлоке Холмсе? — хохотнул Гурнов. Заметив, что приятель не разделяет его веселья, стер улыбку с лица и задал вопрос: — Что-то нашли?

— Она снимает квартиру с соседкой, которая не видела Ольгу с тех пор, как та пропала из больницы. Я даже в раздевалке спрашивал и у охранника — никто не заметил, как она выходила.

— Да, странно! Может, что-то случилось?

— Что, к примеру?

— Скажем, ее кто-то застукал за совершением убийства… прости, эвтаназии. Ты об этом не думал? Адвокат уже был на пути в ад — такие, как он, в рай не попадают, — а тут свидетель нарисовался…

— Сомневаюсь.

— Почему?

— Не мог Гальперин Ольгу о таком просить, у них недавно вышел грандиозный скандал, во время которого адвокат облил ее мочой из собственной утки!

— А что, если инсценировка — ну чтобы на нее не подумали?

— Уж больно хитро-мудро, ты детективов начитался!

— А ты у Мейрояна спроси, каково ему было в судах, когда с ним «работал» Гальперин. Тогда и узнаешь, хитро-мудро или нет!

Они немного помолчали.

— По всему выходит, что я плохо знаю своих людей, — со вздохом произнес, наконец, Мономах, ероша короткий ежик волос. — Мне казалось, что я…

Что-то в лице Гурнова, какое-то едва уловимое выражение заставило его прерваться.

— Ваня, тебе известно что-то, чего не знаю я? Впрочем, не удивительно: похоже, я хреновый зав отделением — все мимо меня!

— Не хочу тебя еще больше расстраивать, но и промолчать не могу, раз уж ты сам об этом заговорил, — покачав головой, ответил патолог. — У тебя сегодня есть еще операции?

— Бог с тобой, рабочий день заканчивается! А в чем дело?

Не удостоив его ответом, Гурнов скрылся за дверью, ведущей непосредственно в трупохранилище. Сами они сидели в предбаннике, за маленьким пластиковым столиком, где врачи заполняют бумаги по вскрытиям. Через несколько минут он появился вновь, неся в руках бутылку коньяка и две стопки.

— Это — не подарок «пациента», не волнуйся, — сказал Гурнов, водружая все на стол. — Сам купил, за свои кровные.

— Зачем?

— Сейчас поймешь. Только прими сначала чуток, — и патолог плеснул Мономаху щедрую порцию.

— А надо?

— «Надо, Федя, надо!» — процитировал Иван. — Давай дернем!

Мономах последовал его совету.

— А теперь я расскажу тебе одну историю. Она имела все шансы остаться «городской легендой», однако, в свете текущих событий, это вряд ли разумно.

— Ты меня пугаешь!

— Помнишь пациентку Суворову?

— Ее же кремировали! Муратов сказал, вскрытия не будет.

— Ну да, сказал, — кивнул патолог.

— То есть?

— Добавить зелья?

Мономах качнул головой.

— Я ее вскрыл.

— Ты — что?

— Ты расстроился, да и видимых причин для смерти тетки не существовало. Мне страсть как хотелось выяснить, от чего она померла! Так как у нее нет родичей, я решил, беды не будет. Я сделал вскрытие и напряг лабораторию, чтобы сделали анализы крови и тканей покойницы — не волнуйся, они будут держать язык за зубами.

Мономах тупо уставился на длинное, худое лицо приятеля.

— И? — глухо поинтересовался он минуту спустя.

— Больная скончалась от лошадиной дозы инсулина.

— Чего-чего?

— У Суворовой был диабет, — продолжал Гурнов. — Однако уровень глюкозы в ее крови и тканях оказался невероятно низким!

— Ошибка медсестры?

— Ты не понимаешь: уровень глюкозы практически стремится к нулю! Такую дозу невозможно ввести по ошибке, поверь мне!

— Погоди, — пробормотал Мономах, — как тебе удалось… Инсулин, даже самый «длинный», выводится из организма в течение суток… ну тридцати часов максимум. Когда же ты вскрыл Суворову?

— В то же утро.

— До или после того, как получил распоряжение Муратова этого не делать?

— Я знал, как ты с ней возишься, бегаешь, словно с писаной торбой, а тут такое! Да, Муратов сразу приказал оставить все как есть, но я подумал — не станет же он лично проверять, верно? Я предполагал, что ты расстроишься, вот и решил подстраховаться — на случай, если кто-то, не будем называть имен, решит повесить на тебя всех собак.

— А почему сразу не сказал?

— Так обошлось же… вроде? Но теперь, после смерти адвоката…

— Слушай, а можно определить, какой именно инсулин ввели Суворовой? — перебил Гурнова Мономах.