Князь Андрей Хворостинин, докладывавший о ходе оборонительных работ, нанес мелом на черную доску, установленную в торце стола, последний штрих:

– Вот на этих скатах мы дополнительно вобьем чеснок, чтобы штурмовые колонны не смогли достичь наших бойниц с разбегу, – князь, проведя запачканной мелом ладонью перед чертежом, указал границы будущего частокола, и, отступив на шаг в сторону, вытянулся перед воеводой: – Доклад окончен!

– Спасибо, князь Андрей! – искренне и от всей души поблагодарил соратника Шуйский. – Так сколько дней тебе нужно, чтобы завершить укрепления?

– Седмицу! – твердо и без колебаний ответил Хворостинин.

– Много! – качнул головой воевода. – Можем не успеть. Есть ли возможность работных людей к еще большему усердию приободрить?

Князь Андрей слегка замялся, потом развел руками:

– Люди все кормлены-поены досыта из твоих, князь, личных запасов. Работают не за страх, а за совесть, денно и нощно. Никого подгонять не надобно. И горожане, и посадские, и сельчане, все от мала до велика не разгибая спин трудятся.

– А ежели стрельцов да затинщиков привлечь? – отвлекшись от своих показных страданий, по-деловому произнес князь Василий.

– Да там, на валу, уже и места-то для новых людей нет! Весь он работниками, аки муравьями трудолюбивыми облеплен.

– Хорошо, князь Андрей, присаживайся, – еще раз с благодарностью произнес воевода. – Надеюсь, что успеем! Артиллерией своей, да особенно тем ночным налетом знатным, и вылазками непрерывными отогнали мы короля от стен псковских за версту, а то и более. Теперь ему оттуда придется осадные траншеи вести. А на это ему время надобно.

– А ты по-прежнему уверен, воевода, что король именно против южной стены, Свинарской да Покровской башен, приступ учинять будет? – со своим неизбывным скепсисом задал вопрос князь Василий.

Впрочем, вопрос этот волновал всех присутствующих.

– Град-то у нас большой, а король – полководец опытный, должен понимать, что нельзя лишь с одной стороны крепости осаду вести! Разумней с нескольких сторон приступать, чтобы градоборцы вынуждены были силы распылить! – продолжил князь Василий.

– Верно мыслишь, князь, – согласно кивнул Шуйский. – И в книге этой замечательной, что нам поморские дружинники добыли, то же самое писано. Однако, еще в ней писано, сколько войск требуется, чтобы одну осадную траншею с фашинами под стены подвести, да бомбардировку по всем правилам начать. Мы численность королевского войска и раньше примерно знали, да и сейчас со стен еще раз пересчитали. Так вот, при всей многочисленности своей смогут они соорудить лишь три траншеи. То есть, король, конечно, все понимает, но ничего поделать-то не может! Вынудили пушкари наши, да конники славные, короля именно так, как ему невыгодно поступать!

– Твое начальствование мудрое, воевода, тому успеху причина! – воскликнул князь Андрей Хворостинин. – Это ты все заранее предусмотрел.

– Спасибо, князь Андрей, что начальство хвалить не забываешь, – усмехнулся Шуйский, хотя по лицу было видно, что вполне заслуженная похвала была ему приятна. – Только до настоящих успехов нам еще далеко. Вот когда неприятеля от стен прогоним, тогда и начнем друг другу почести воздавать. А сейчас послушаем начальника разведки: не готовит ли враг, вопреки нашим чаяниям, тайную диверсию в неожиданном месте?

Разик, недавно по приказу воеводы возглавивший всю разведку псковского гарнизона, встал со своего крайнего места на дальнем конце совещательной палаты и кратко доложил, что силами казаков-пластунов, полковых разведчиков и охотников из числа местных жителей каждую ночь ведется усиленная разведка по всему периметру Пскова. Однако, никаких тайных приготовлений врага к штурму с трех других сторон, кроме южной, не выявлено.

– Потери среди разведчиков были? – осведомился воевода.

– К сожалению, без потерь не обошлось. Две тройки казаков не вернулись из поиска позавчера и третьего дня.

– Из одного и того же места не вернулись? – насторожился князь Шуйский.

– Никак нет, из разных! – ответил сотник поморской дружины, и, прекрасно поняв, чем вызвана настороженность князя, пояснил, не дожидаясь дополнительных вопросов: – Я посылал потом в оба места десяток своих дружинников, чтобы проверить, попали ли разведчики в случайную засаду, устроенную неприятелем, или наткнулись на заслон, прикрывающий место тайной подготовки к штурму. Так вот, это были засады, устроенные вервольфами.

– Теми самыми, которые совершили дерзкий налет на Свинарскую башню? – воскликнул князь Василий.

– Так точно! Эти бойцы из бывшего ордена немецких рыцарей – очень опасные и коварные противники. Они убили или захватили в плен наших разведчиков. Зная, что мы предпримем поиск, вервольфы в следующую ночь устраивали засады и на нас. Но, – Разик недобро усмехнулся, – мы-то тоже знали, что они это знают… В общем, мои бойцы тяжелых потерь не понесли, пять человек получили легкие ранения. А вервольфам отомстили за наших, им пришлось отступать с поспешностью. Даже часть трупов они вынуждены были бросить, хотя, как правило, рыцари своих выносят. Ну, да мы с мертвыми не воюем, так что оставили убитых вервольфов, там, где лежали. Вещи осмотрели, но не тронули. Только оружие забрали.

– Хорошо, сотник, садись, – ласково кивнул Разику воевода. – Итак, господа военачальники, в завершение совещания нашего еще раз напоминаю, что мы все должны строго придерживаться выбранной тактики: не жалея зарядов, пресекать огнем любую попытку врага приблизиться к стенам и совершать постоянные вылазки конными отрядами. Однако конникам категорически запрещаю выходить из-под выстрелов крепостных орудий! Их задача – держать неприятеля под постоянной угрозой атаки, не давая возможности провести рекогносцировку вблизи стен, и развернуть осадные работы. Но при этом никаких схваток молодецких! Наскакивать, палить из ручниц и отступать. Утекать вспять во всю прыть. Если узнаю, что кто-то удаль свою решил потешить и с неприятелем в поединок рыцарский вступить осмелился – лично коня и сабли лишу, отправлю на водовозные клячи с бабами да ребятишками воду развозить!

– Воевода, дозволь слово молвить! – поднялся со своего места Никита Очин-Плещеев, начальствовавший над поместной конницей и казаками. – Они ж обзываются! Поносят и нас, и тебя, и, страшно сказать – государя! – непотребными словами разными!

В его голосе звучала такая искренняя, почти детская обида, что князь Иван Шуйский, сперва было нахмурившийся, не выдержал и улыбнулся в усы, но затем ответил серьезно, как того требовал предмет обсуждения:

– За поношение государя будем карать смертию! Всех сквернословов запомнить, переписать, и, когда на штурм полезут – в плен их не брать! А из-под выстрелов крепостных орудий, я, наместник государев, его именем выходить не велю! Брань вражескую пальбой из всех стволов заглушать приказываю!

Никита Очин-Плещеев вздохнул с некоторым облегчением:

– Ну, ежели так, то что ж! Велю своим всех примечать. Да мы их, охальников, в общем-то, уже многих знаем. В основном лаются ляхи да венгерцы. Особенно гусары ихние во главе с ротмистром Анджеем Голковским. Он впереди всех гарцует, подбоченясь, да все хвалится, скольких наших зарубил. Обзывается на конников наших да поддразнивает удальцов, чтоб выходили из-под выстрелов на поединок с ним.