Ангелы поют. Пролежав еще с полчаса, наслушался шорохов, звуков, чьего-то присутствия: то крылом кто-то взмахнет, то клювом о дерево постучит, то протопчет буквально над головой, то песню споет на древнем языке, а чудились и лязг оружия в битве, топот копыт, то под землей чьи-то стоны, то стрельба, и крики в ужасе гибели, то просьбы о молитвенной помощи, но только спокойно на душе было, пока не понял, что монашков то точно убивать будут. Вот тут я подскочил, рассказал другу Проше, что видел — он оказывается тоже самое. Не думая, рванули обратно, но успели только к остывшим уже телам, да и вовремя, наверное, приди раньше и нас бы сгубили. А так с крестьянами набожными вместе погребли святых мучеников, Царствия им Небесное, отслужили, что положено и разошлись на исполнение послушание. По сей день и служим.

Мы с ним, с Прошей то и годами могли не видеться…, а встречались…, сколько зла вокруг, да Господь хранил… Мы проходить то места будем, когда, я о них расскажу, что бы жутко не было — тут многое было. Кости слоями человеческие лежат, а иные на поверхности настолько белые, что аж слепят. Тут никогда и не хоронили, и нам запрет игумен на это поставил, не знаю почему. По нашему-то православному в землицу упокоевать нужно. Сказал: «Некуда вам зарывать будет, только костей накопаете — весь бор на них, а вот праздного интереса ради люд туда не пускайте!».

— И это и есть твое послушание?

— Нееет… Это только малая часть… Много здесь чудесного, что-то в тумане спрячешь, что-то под воду, что-то под снег, от чего-то взгляд отведешь путника, или напротив, привлечешь. А бывало, и пугать приходилось особенно настырных, чужих в чащу заводили, чтобы почувствовали и разглядели помимо своих пороков и Господа Бога в своем сердце. В таком страхе обреченности, Господь особенно ощущается, к примеру, как и в болезни тяжкой. Которые Бога призывали, конечно, спасали, а бесовских…, а эти сами конец свой быстро находили, здесь земля их не любит, до поры до времени держит, а потом в раз поглощает. Вот посмотришь со стороны, только стоял, вдруг, облачко тумана сквозь него прошло, всего-то моргнуть успеваешь, и исчез, только рюкзак и остается.

— Да неужели прямо так вот?…

— Еще увидишь. Здесь вот в бору-то падших ангелов нет, если только в самом человеке, и то хоронятся, но по краям соглядатаи сатаны только и ждут, кому предложить свои услуги, только их призовут, так они немедля и прибирают. Но Ангелы Божиих людей хранят! Тут только видится и чувствуется соответственное твоему духовному нутру и сердцу, а у провалившейся церкви, где вы до этого были, свершается акт приверженности: «Здесь только думка, а там уже выбор» — так игумен сказал об этих двух местах, Царствие ему Небесного!.. — Всем своим видом показав, что эта тема исчерпана, Никодим замолчал. Словно почувствовав настроение хозяина, «Михей» поднялся и медленно подошел к нему, отгородив своим могучим телом от остальных людей.

Огромная мохнатая голова опустилась на уровень руки «отшельника», словно положив ее на свой лоб, послышалось легкое урчание. Человек почесал макушку на необъятном черепе и ни слова не говоря, направился в чащу. Пес, встав, направился следом.

Через десять минут оба вернулись с хворостом и дровами, а через пять весело залепетал огонек в умело разведенном костерке.

— Чаек был бы кстати… — Олег все никак не мог «переварить» услышанное от старца и ляпнул первое, что пришло в голову. Никодим вошел в свое привычное молчаливое состояние и молча же вынул из рюкзака холщевые мешочки, передал один, кивком показывая, что именно это нужно заварить.

Все это время Роман то шел, то сидел в очень напряженном состоянии. Ему не нравилось присутствие странного старика, он по своему испорченному и почти погубленному бездуховностью человечеству, не мог поверить в его байки, мотивация присутствия старца вообще им никак не обосновывалась, и сам он, и его пес вызывали неприязнь и подозрение. Присутствовавший в нем дух постоянно вселял в разум Смысловского опасение, повелевая быть предельно осторожным. Сам же демон, если бы мы могли дать оценку его состоянию в этой местности, чувствовал себя весьма некомфортно на этой, можно сказать, нейтральной территории соединенных без границ двух миров…

Заварив в старый медный чайник травный сбор, Олег, внимательно посмотрел на гробовщика, тот сидел с закрытыми глазами, совершенно застыв, будто боясь пошевелиться. Присмотревшись, он понял, что глаза не закрыты, а зажмурены:

— Викторович, ты че? В глаз что-то попало?… — Не раскрывая век, тот показал рукой в сторону позади спрашивавшего. Повернувшись, проводник, начал шарить по всему окружавшему глазами, пока не напоролся на несколько колышущихся человеческих фигур в отблесках огня от костра.

Ему показалось забавными такие танцы, казалось, что это мужчины разговаривают с женщинами, причем это было очень явно и натурально. Прислушавшись, он различил даже голоса, правда, сразу потерял ощущение присутствия здесь остальных попутчиков. Суть разговоров сводилась к обсуждению людей, сидящих у огня. Олег поймал себя на мысли, быстро оказавшейся верной: это были три пары одних и тех же мужчины и женщины! Но одна пара была верующей в Бога, вторая явно язычники, третьи совершенные атеисты. Хотя они разговаривали одновременно, но он смог понять всех троих. Первые (мужчина, затем женщина):

— Добрые люди…, старец хранит нас, Господь никогда не ошибается, с Ним мы, как за каменной стеной, но зачем он привел с собой тьму?

— Свет мой, он никого не проводил, он только сопровождает. Тьма ищет жертвенник, но здесь ему не место. Раз они здесь, значит, Господу угодно. Не о чем беспокоиться — Господь управит!

— А второй? Тебе он видится, как и мне Божиим?

— Он еще не нашел себя, и Господь с ним, ты же видишь.

— Давай помолимся за всех, и за гибнущую душу особенно…

Вторые (мужчина, затем женщина):

— Надоел этот «венный» Распятому, наших богов не чтит, за бесов почитает…

— Нам с ним не совладать, а вот тот, что с ними, пахнущий падалью, в нем тот, которому мы поклоняемся — скоро будет жертва!..

— То-то порадуется наш князь! Может быть, помочь ему? Этот третий, что смотрит на нас, чем не жертва?

— Он не жертва, он не Богу свечка, ни черту кочерга, в нем нет цены, в виде жертвы… Вот если бы старца!

— Ты права, он — единственная достойная среди них жертва…

— Не думай о них, каждый здесь находит Истину о себе, но для одних она спасительна, а для других губительна — какой