– По велению левой пятки, – объяснил Борис. – Разберемся, Вадим Сергеевич.

– Да что с тобой? – вцепилась в него Лиза. Зашептала на ухо. – Может, наша встреча была ошибкой? Ты в курсе, что самые устойчивые гены нашего организма…

– Гены шизофрении, – процедил Вадим. – Прекрасно передаются по наследству и эволюционируют, поражая людей новыми формами сумасбродства. Запомни телефон – на всякий случай, мой приятель в милиции, – он продиктовал номер Румянцева.

Пот хлестал с него ведрами, накрутил себя выше меры. В каждом встречном-поперечном он видел черного ангела по свою душу. Инспектор дорожной службы обошел машину с двух сторон, постучал зачем-то жезлом по номеру, глянул в салон на заднее сиденье, подмигнул Лизавете, строго посмотрел на ее спутника. Вздохнув, отправился выполнять свои прямые обязанности. Борис опустил стекло.

Беседа с представителем закона протекала мирно, без срывов. Служивый скрупулезно проверил документы, поводил носом у физиономии водителя. Забрался в багажник, с тоской посмотрел на новую аптечку, огнетушитель, знак аварийной остановки, как-то выжидающе глянул на Бориса. Борис крепился. Нет причин давать на лапу. Гаишник поскучнел. Повторно прогулялся вокруг машины, испытующе обозрел сидящих в салоне.

– Сами не знают, чего хотят, – ворчал Борис, влезая за руль. Несколько минут он молча крутил баранку, потом произнес каким-то новым металлическим голосом. – Знаете, куда после смерти направляются души гаишников?

– Не знаем, – хором прошептали Вадим и Лиза.

– Никуда не направляются, – сказал Борис таким уверенным тоном, словно точно это знал. – Души гаишников остаются на своих рабочих местах – в кабинетах, на дорогах, в кустах у обочин, на стационарных постах. Но они уже не могут никого остановить, оштрафовать, взять взятку. Это и есть их АД…

Он тихо засмеялся. Вадим и Лиза недоуменно переглянулись. Губы девушки что-то шептали. Вадим прислушался. Вот только не надо про самые устойчивые гены…

– Доставка в лучшем виде, господа, – он высадил пассажиров у минимаркета «Квартал» рядом с улицей Вертковской (не самой благоустроенной), пожал руку Вадиму, подмигнул медсестре.

– Свидимся, Вадим Сергеевич. Звоните на той неделе.

– Спасибо за все, приятель, – от души поблагодарил Вадим. – Причитается с меня. Храни тебя Бог.

– Бутылкой не отделаетесь, – хохотнул Борис и помчался к знаку «Разворот».

– Вадим, я путаюсь в противоречиях, – шептала Лиза. – Ты боишься меня, боишься милиции. Да, любой нормальный человек, выходя на улицу, боится милиции, но не до такой же степени?

– Сам не знаю, – он несколько смягчил свое видение ситуации. – Долго объяснять, Лиза. Даже не знаю, нужно ли это делать. Я, конечно, рад, что ты меня навестила, но вряд ли обрадуюсь, если с тобой что-то случится.

Он прижал ее к себе, у девушки хватило ума не задавать лишних вопросов. Встречаются умные женщины – не нужно им объяснять, что если человек пожелает облегчить душу, он со временем сам это сделает. Они болтали о пустяках, шли, обнявшись, к ее дому на задворки телебашни. Она шутливо выспрашивала про жену, он отбивался, мол, жены создают уют (жалко, кровь при этом пьют), просто у них с Жанной разные форматы и страшно далеки они друг от друга. Лиза, смеясь, рассказывала про свою соседку, которая дважды выходила замуж в одну и ту же реку, так и не стала счастливой при живом муже, и все силы в жизни уходили на то, чтобы двое мужчин (а то и трое) никогда не встретились. Взявшись за руки, они брели мимо раскопанных теплотрасс, мимо дворов «высокой культуры быта», заваленных мусором. «Почему мы не подъехали к самому дому?» – недоумевал Вадим. «Сложно, – объясняла Лиза, – местные ходят только пешком, а счастливые автовладельцы оставляют свой транспорт на стоянке за телецентром – все дворы раскопаны в связи с недавней аварией на теплотрассе, только современный танк сможет пробиться через это безобразие…»

Обнявшись, они подошли к подъезду.

– Ты живешь совсем одна? – спросил Вадим. – Сложно поверить.

– Врать не буду, – она взяла его за отвороты куртки, чтобы не убежал. – Имеется брат, пьющий, гулящий, появляется редко. В прошлом месяце был еще один мужчина, но он ушел, когда стало известно, что я у него дура пятая, а остальные четыре разбросаны по городу на равном удалении от его работы. Пустяки, правда?

Она достала из сумочки «таблетку», чтобы справиться с домофоном.

Не напрасно он вертел головой. Двое вывернули из-за угла, бросились с высокого старта. «Спринтеров» он сразу засек, но проворонил третьего, который плотоядно задышал где-то сзади…

– Быстрее открывай… – прохрипел он.

– Стоять! – зычно, с профессиональной одержимостью гаркнул «спринтер».

– Ой, – испугалась Лиза и выронила «таблетку».

Он дернулся от тех двоих, чтобы выиграть секунду, но в затылок обрушился удар, его швырнуло носом в стену. Искры брызнули разноцветным фонтаном. Никогда не замечал он за собой способности прилипать к твердым поверхностям, но тут прилип. Впрочем, сполз, сработало притяжение. Его схватили за шиворот, грубо встряхнули.

– А ну, не дергаться, сука! – гавкнули в ухо.

Он мог еще уйти. Ударил пяткой, пробил колено, оппонент взревел благим матом, но двое «спринтеров» уже упали на него, начали скрупулезно обрабатывать. Сознание цепляясь за неровности мозга. Он пытался перевернуться на спину, чтобы удобнее было отбиваться локтями, натужился – до багровой темноты в глазах, умудрился засадить локтем во что-то мягкое. Возмездие настигло без промедления: ему влепили затрещину, и Вадим покатился в страну беспокойного отдыха…

Отдых был чудовищно беспокойным. Кошмарные сны чередовались болезненными просветами. Части черепа кружились по орбитам. Ноги погружались в пахучую жижу, его выдергивали, тащили волоком по ямам и канавам. «УАЗик» с тесным, плохо приспособленным для порядочных людей «кенгурятником» – плюется двуокисью углерода, объезжая рытвины и канавы… Образы меняются по непонятным науке причинам. Скрип кровати, загорается тусклый ночник над картиной неизвестного художника, изобразившего одну из вариаций знаменитой Данаи. Это не Рембрандт ван Рейн, но прописано мастеровито. Формы Данаи максимально приближены к современным эталонам красоты: узкие бедра, отсутствие лишнего мяса. Груди с кулачок. Даная – блондинка. Остальное – по канонам: роскошные бархатные портьеры, изысканные апартаменты дочери аргосского царя Акрисия, запершего дочь в медном дворце, поскольку получено предсказание, что падет он от руки внука; бог Зевс, влюбленный в Данаю, в образе золотого дождя проникает в ее покои, пугая служанку и саму Данаю, у которой на ночь были несколько иные планы… Из-под одеяла выбирается полноватый мужчина в пижаме, находит тапки, медленно уходит, шлепая задниками. Вскоре возвращается, но движется как-то странно: то задом, то передом, что-то объясняя тому, кто следует сзади. Наступает на спущенную штанину, спотыкается, теряет тапок, падает в кресло. Дрожащий силуэт закрывает обзор – человек стоит напротив, на нем приталенная куртка, подробности ускользают. Картинка мельтешит, виден лишь кусочек Данаи, напуганной слепящим ливнем и инстинктивно тянущейся к служанке… Двое, судя по всему, ведут содержательную беседу. Человек в приталенной куртке отодвигается, открывая главный план, появляется собеседник в одном тапке, он по-прежнему сидит в кресле, но руки плетьми свисают с подлокотников, голова клонится на грудь… Яркие солнечные лучи заливают отделанное сосновыми плашками помещение. И снова все неустойчиво, дрожит, сдвигается то влево, то вправо. Молодая женщина в мешковатой ночной сорочке штрихует карандашом белый лист. Она сидит на краю кровати, поза неестественна, женщина напряжена, на коленях канцелярская папка, на папке листок формата А4. Длинные волосы закрывают рисунок. Женщина поднимает бледное лицо с запавшими от переживаний глазами, оно искажается, женщина бросает свои дела, карабкается на кровать, кричит, но звука нет, только видно, как беззвучно открывается рот. Прижимается к стене, царапает ее ногтями. Широкая тень заслоняет «объектив»… Зловещие тучи каскадами плывут над городом. Удаляется, покряхтывая боками, милицейский «УАЗ». Кто-то смотрит ему вслед. Никогда не носил шелковые шарфики под плащом, и плащи никогда не носил, а также позолоченные «ролексы» с подсветкой, на которые, проводив машину, смотрит наблюдатель. На часах без малого половина второго – да, примерно в это время его и прибрали… Картинка растворяется, меняется другой. Серая стена, жилой дом, освещенный отдаленным фонарем. Стальная дверь подъезда. Лиза нагибается, чтобы поднять упавшую «таблетку». Красиво очерчивается девичья фигурка. Она разгибает спину, забирается в сумочку, вынимает телефон, подносит к уху – видно, был звонок. Плохо видно ее лицо, но он уверен, что по ее губам скользит загадочная улыбка. Односложно ответив, убирает телефон, заходит в подъезд, воспользовавшись «таблеткой». Закрывается дверь – всё, абзац, отчаяние, безысходность. Убил бы суку.