— Я не собираюсь уезжать на край земли, — успокаивающе улыбнулась Линор. — Собственно говоря, я перееду совсем недалеко, к Кевину.

Все в душе Аллана перевернулось.

— Никаких Кевинов!

— Почему?

— Я не позволю тебе жить у него!

Глаза Линор из карих стали черными.

— Что ты сказал? — с ледяной вежливостью переспросила Линор.

— Я сказал, что ты не будешь жить у Кевина.

— Я же не намереваюсь просто поселиться у него. Он сдает две комнаты для гостей на то время, пока я буду работать над интерьером его дома.

— Ты не будешь работать над интерьером его дома, — холодно отрезал Аллан.

Этого он не мог допустить. После стольких лет друг снова встал у него на пути, но Линор он Кевину уступать не собирался. Это была его Линор!

— Ты не понял меня. Дело тут не в Кевине.

— Нет, именно в Кевине! — яростно возразил Аллан. Все в нем кипело. Линор, его Линор оказалась такой же, как тысячи других женщин. Она тоже делала свой выбор в пользу лентяя-аристократа, а не кухаркина сына с его честно заработанными деньгами. — Ты, я вижу, решила, что фамилия Ладлоу будет красивее смотреться вместе с твоим именем, нежели Форестер?

— Что за глупости! — Линор изумленно приоткрыла рот. — Я не собираюсь выходить замуж за Кевина.

— Хорошо — ты собралась выйти замуж за его состояние.

Глаза Линор опасно сузились.

— Что ты говоришь? Это, надеюсь, шутка?

— Нет, не шутка. — Аллан ходил по гостиной огромными шагами, как тигр по узкой клетке. — Яблочко от яблони недалеко падает, Линор Монтекьют. Ты настоящая дочь своей матери.

Линор вспыхнула от незаслуженного оскорбления.

— Не смей так говорить! Я делаю все, чтобы не быть на нее похожей.

— Но у тебя это плохо получается. Ты охотишься за деньгами Кевина.

— Деньги — не самое важное, что есть в мире!

— Это ты мне говоришь? — Аллан презрительно сощурился. Да она явилась к нему и умоляла о работе именно из-за денег. И сейчас из-за денег готова бросить его…

Бросить его. Эта мысль была так ужасна, что Аллан даже пошатнулся от горя. Его словно поджаривали на медленном огне.

— Да, это я тебе говорю.

— Ты научилась бескорыстию у твоего отца? — усмехнулся он, глядя ей в глаза.

Линор несколько секунд стояла с побледневшим как мел лицом, в ее глазах закипали слезы обиды. Наконец она заговорила, и голос ее оказался неожиданно тихим:

— Мне жаль тебя, Аллан. Ты можешь достичь почти всего, но думаешь только о том, чего достичь не можешь. Ты завистлив, и это отравило тебе детство. Ты все время пытался стать кем-то, не замечая, что уже являешься полноценной личностью. Повторяю, деньги — это еще не все. Но я вижу, что для тебя это не так. Мы могли бы стать настоящей семьей… Однако я не желаю, чтобы ты отравил нашего ребенка ядом, которым дышишь сам.

Как? Она в самом деле сказала что-то о настоящей семье? Аллан устремился к ней.

— Линор!

— Нет, не трогай меня. — Молодая женщина отшатнулась, затем оглянулась, словно бы в замешательстве, и схватила со стола свою сумочку. — Я ухожу, Аллан. Прямо сейчас. Кевин завтра заедет за моими вещами.

Линор пошла к двери. Аллан смотрел на нее как во сне. Вся его жизнь за один вечер разваливалась на куски, а он со своими деньгами ничего не мог с этим поделать.

Отворив дверь, чтобы выйти, Линор обернулась и долгим страдающим взглядом посмотрела ему в глаза.

— Лучше жить в нищете, чем позволить деньгам управлять твоим сердцем. Я постараюсь научить этому нашего ребенка.

Ребенок! Она не только уходит, она еще и забирает с собой Наследничка. Эта мысль показалась Аллану настолько невыносимой, что он одним прыжком нагнал ее в дверях и схватил за плечо.

— Ты не имеешь права уходить. Ребенок… Твой долг по отношению к нему…

По щеке Линор катилась слеза.

— Долг — это не то, на чем можно строить семью. Нужна любовь, Аллан. И способность прощать.

— Любовь? — эхом отозвался он и горько усмехнулся. Более жестоко Линор не могла поставить его на место. Она откровенно сказала ему, что не любит его и никогда не полюбит.

Молодая женщина по-своему поняла его усмешку и дернула плечом, пытаясь сбросить удерживающую ее руку.

— Есть такое смешное слово, мистер бизнесмен, — «любовь». Я любила тебя, может быть, любила со дня нашей встречи, но ты сам убил во мне это чувство…

Аллан замер как громом пораженный. Он потерял способность двигаться и на миг решил было, что ослышался или сходит с ума. Линор сказала, что любила его?

Это мгновение дало ей шанс освободиться от крепкой хватки Аллана. Губы ее дрожали, но Линор Монтекьют не собиралась плакать. Нет, она должна уйти, не потеряв своего достоинства. В конце концов ведь это последнее, что у нее осталось.

— Я должна кое-что отдать тебе. — Холодными пальцами она вложила что-то металлическое в безжизненную руку Аллана. — Это кольцо со свадьбы… нашей с тобой свадьбы. Оно с бриллиантом, ты можешь его продать, ведь тебе… тебе деньги нужны куда больше, чем мне.

С этими словами она повернулась и почти побежала по коридору. Аллан услышал, как громко хлопнула входная дверь.

Она ушла.

Аллан стоял несколько секунд, тупо глядя на золотое кольцо в своей руке. Свет бра падал на прозрачный камешек в простой оправе, и его грани сеяли цветные блики. Сильно пахло лилиями, цветами, которые он всего час назад подарил Линор.

Внезапная мысль поразила Аллана как молния.

Кольцо с бриллиантом стоило достаточно, чтобы Линор могла безбедно прожить по меньшей мере год. И сейчас эта женщина отдала его как дешевую безделушку, повинуясь мгновенному движению сердца. И ее он подозревал в стяжательстве?

Линор, которая — невозможно поверить! — любила его, а он был самовлюбленным болваном, который сделал все, чтобы убить ее любовь.

Яблочко от яблони недалеко падает. Он, Аллан Форестер, оказался таким же подлецом, как и его отец.

Аллан прошептал проклятие, ударил кулаком о стену так, что боль отдалась во всей руке, и бросился к дверям.

Он нагнал Линор у ворот дома. Было уже темно, и ее лицо светилось белизною в сумраке, когда Аллан рывком схватил молодую женщину за плечи, не давая ей открыть калитку, и развернул к себе.

Она едва не вскрикнула от неожиданности. Аллан успел разглядеть, что по щекам ее слезы проложили две сверкающе дорожки. А в следующую минуту Аллан отпустил ее и упал на колени.

— Прости меня, — произнес он едва ли не первый раз в жизни. — Я был слеп. Хуже, чем слеп. Я вел себя как сущий негодяй!